– Она так потрясена, бедняжка, – говорила миссис Кео.
Эйлиш отвечала, что ей ничего не нужно, и закрывала глаза, и разговор возобновлялся, и миссис Кео спрашивала у собеседников, стоит ли ей купить телевизор, чтобы ее жилицам было чем занять вечера. По ее словам, она боялась, что телевизор может никому не понравиться, – и куда она тогда его денет? И Тони, и отец Флуд советовали купить, но миссис Кео считала, что никто ведь не гарантирует выпуск все новых и новых программ, потому рисковать ей не хочется.
– Вот когда все заведут телевизоры, тогда и я заведу, – заявила она.
В конце концов они исчерпали темы для разговора и условились, что завтра в десять утра отец Флуд отслужит мессу за упокой души Роуз, а миссис Кео придет на службу в церковь и Тони с матерью тоже. Ну и обычные прихожане соберутся, сказал отец Флуд, и он оповестит их перед мессой, что служит ее в память замечательной женщины, а перед причащением скажет о Роуз несколько слов и попросит всех помолиться за нее. Он предложил Тони подвезти его до дома и тактично остался ждать с миссис Кео в гостиной, когда тот попрощается в прихожей с Эйлиш.
– Прости, что я молчала, – сказала она.
– Я думал о тебе, – ответил Тони. – Представлял, что умер кто-то из моих братьев. Может быть, это звучит эгоистично, но я пытался вообразить твои чувства.
– Я все думаю о ее смерти, – ответила Эйлиш, – и не могу этого вынести, потом на минуту забываю про нее, а когда вспоминаю, чувствую себя так, словно впервые услышала. Никак не могу избавиться от этих мыслей.
– Мне хотелось бы остаться с тобой, – сказал Тони.
– Мы увидимся утром, ты только скажи матери, чтобы она не приходила, если это ее затруднит.
– Она придет. Какие уж теперь затруднения, – ответил он.
Утром Эйлиш подивилась тому, что спала она крепко, а проснулась с мгновенным осознанием, что пойдет не на работу, а на поминальную мессу Сестра, знала она, все еще лежит в доме на Фрайэри-стрит, в кафедральный собор ее перенесут позже, вечером, а похоронят после утренней мессы. Пока они с миссис Кео собирались в приходскую церковь, все представлялось простым, понятным и почти неизбежным. Но, идя по знакомой улице, глядя на чужих людей, Эйлиш говорила себе, что умереть мог и кто-то из них, а не Роуз, и сейчас стояло бы еще одно весеннее утро с намеком на тепло в воздухе, и она шла бы, как обычно, на работу.
Представить себе Роуз умирающей во сне она не могла. Открыла ли сестра глаза хотя бы на миг? Или просто лежала, спокойно дыша, и вдруг, как будто это было в порядке вещей, ее сердце остановилось, а с ним и дыхание? Как такое могло случиться? Кричала ли она ночью, оставшись не услышанной, или бормотала что-то, или шептала? Чувствовала ли что-нибудь накануне вечером? Ощущала, что на исходе последний день ее жизни на этом свете?