Поезд шел вдоль Слэни на юг, а Эйлиш представляла себе, как мать Джима Фаррелла несет почту наверх, как Джим обнаружит записку среди счетов и деловых писем. Эйлиш воображала, как он разворачивает записку, и гадала, что сделает Джим, прочитав ее. В какой-то момент этого утра, думала Эйлиш, он постучит в дверь дома на Фрайэри-стрит, мама откроет ему и замрет, глядя на Джима, – плечи ее будут отважно расправлены, зубы стиснуты, глаза полны невыразимой печали и всей той гордости, какую ей удастся призвать себе на помощь.
– Она решила вернуться в Бруклин, – скажет мама.
А когда поезд, приближаясь к Уэксфорду, пересекал по Макминскому мосту реку, Эйлиш вообразила ждущие ее впереди годы, когда эти слова станут значить все меньше и меньше для мужчины, который их скоро услышит, но все больше и больше для нее. Она почти улыбнулась, подумав об этом, а после закрыла глаза и велела воображению угомониться.