Мисс Фортини больше не появлялась, зато около четырех в двери возник отец Флуд.
– Я слышал, здесь творится что-то неладное.
Эйлиш попыталась улыбнуться.
– Это я виноват, – продолжал отец Флуд. – Мне сказали, что вы прекрасно справляетесь с работой, а миссис Кео называет вас лучшей жилицей, какая у нее когда-либо была, ну я и решил, что вам не захочется, чтобы я приходил к вам проверять, как идут ваши дела.
– Все было хорошо, пока я не получила письма из дома, – сказала Эйлиш.
– Знаете, что с вами не так? – спросил отец Флуд.
– О чем вы?
– У происходящего с вами есть название.
– Какое? – Она решила, что отец Флуд собирается упомянуть какое-то женское расстройство.
– Тоска по дому, вот какое. Она поражает каждого. Но проходит. У одних быстро, у других помедленнее. Нет ничего злее этой тоски. А чтобы ее одолеть, нужно иметь с кем поговорить и подыскать себе дело.
– Дело у меня есть.
– Эйлиш, надеюсь, вы не станете возражать, если я запишу вас на вечерние курсы. Помните, мы говорили о бухгалтерском деле, о счетоводстве? Курсы отнимут у вас два-три вечера в неделю, но вы будете заняты и получите очень хорошую специальность.
– А разве записываться на них не поздно? Одна из наших девушек сказала, что заявку туда следует подавать весной.
– Бруклин место забавное, – ответил отец Флуд. – Если заведует всем не норвежец – а в колледжах это маловероятно, – у меня в большинстве случаев находятся необходимые связи. Лучше всех евреи, они всегда рады что-нибудь для тебя сделать. Слава Богу, евреи верят в силу пастырского воротника. Мы начнем с лучшего из всех колледжей, с Бруклинского. Люблю нарушать всяческие правила. Когда я пришел сюда, Франко сказал, что вы можете отправляться домой, но завтра утром должны вернуться, широко улыбаясь. Я сегодня вечером загляну к мамаше Кео.
Услышав про «мамашу Кео», Эйлиш чуть не рассмеялась. В первый раз выговор отца Флуда показался ей чисто эннискортским. Она поняла, что «Франко» – это мистер Барточчи, и фамильярность, с которой говорил о нем священник, заинтриговала ее. Как только он ушел, Эйлиш надела плащ и тихонько выскользнула из магазина. Она не сомневалась, что мисс Фортини заметила ее, однако та в ее сторону даже не взглянула, и Эйлиш быстро прошла по Фултон-стрит и повернула к дому миссис Кео.
Отперев дверь своим ключом и войдя в прихожую, она увидела поджидавшую ее домовладелицу.
– Идите пока в гостиную, – сказала миссис Кео. – Я заварю для нас чай.
Гостиная, окна которой выходили на улицу, была на удивление красива: старые ковры, тяжелая, уютного вида мебель, потемневшие картины в золоченых рамах. Двойные двери вели в спальню, и, поскольку одна половинка их была открыта, Эйлиш обнаружила, что и спальня убрана в том же тяжеловесном, пышном стиле. Увидев старый круглый обеденный стол, она решила, что за ним-то в покер воскресными вечерами и играют. Маме, подумала она, эта комната понравилась бы. В одном из углов стояли старый граммофон и приемник, Эйлиш отметила также, что кисточки скатерти совпадают по цвету со шторами. Она принялась запоминать все подробности, подумав, впервые за несколько дней, что можно будет рассказать о них в письмах к матери и Роуз. Как только поднимусь после ужина к себе, сяду за письма, решила Эйлиш, но о том, как я провела последние два дня, ни слова не напишу. Нужно постараться оставить эти дни позади. Что бы ей ни приснилось, что бы она ни перечувствовала, выбор, знала Эйлиш, у нее только один – быстро выбросить все из головы. Днем заниматься работой, а к ночи возвращаться сюда и спать. Это все равно что стол скатертью накрыть или задернуть оконные шторы. Может быть, тоска по дому со временем утихнет, – и Джек так говорил, и отец Флуд. Все равно ничего другого ей не остается. И, когда вошла миссис Кео с чаем на подносе, Эйлиш стиснула кулаки, чувствуя, что готова осуществить свое намерение.