- Знаешь что, перестань, пожалуйста. Есть очень хочется, и на душе тошно, - перебил его Виталий. - Помолчим лучше...
Как все-таки получилось, думал он, вместо того чтобы плыть сейчас домой, он вот здесь, с какими-то незнакомыми людьми. Это только представить - в тюрьму попал! Мать узнает - в обморок упадет. А как же Генка? Ему, небось, похуже. И как же он про дружка забыл? Нужно все рассказать. Вот вызовут на допрос, и он обязательно выведет "дядю" на чистую воду. Генку отпустят, и они вместе поедут в деревню...
- Гей, мальцы, вы что, спать сюда пришли? А ну встряхнитесь! - Цыган сидел на нарах, по-турецки скрестив ноги, и сосредоточенно скреб пятерней волосатую грудь.
Виталий с трудом разомкнул глаза. Он заснул на плече приятеля, который тоже задремал, прислонившись к стене. Виталий зябко поежился, шмыгнул носом и недовольно покосился на цыгана.
- Просьба у меня к вам, - сказал тот, вставая с нар и подсаживаясь к ребятам. - Слушайте, друзья, есть у меня к вам дело. Не хотел я об этом говорить, да, видно, ничего не поделаешь - надо. Мне совсем конец пришел это я точно знаю. Под самую завязку срок присобачат. Опознал меня здесь, на ярмарке, колхозный председатель, у которого я в кузне около месяца работал. Все думал новую жизнь начать, осесть в одном месте. Да не выдержал, узнал, что по соседству остановился табор, в котором две мои сестры, попрощался с председателем, все как полагается, чин-чинарем - и был таков. Он тогда мне еще долго руку жал, уговаривал остаться. Я ведь и лошадь подковать, и борону починить, и другие кузнечные дела - все умею. И работу эту люблю. Но, наверное, вольную жизнь еще больше. Эх, мальцы, никто нашей жизни не понимает! - Цыган покрутил головой. - Для этого нужно иметь сердце, кровь цыганскую. Вдохнул я вольного ветра и как заново родился! А может, это мне сейчас так кажется, тогда я об этом не думал. А председатель... ему кузнец позарез нужен был. Жили мы с ним душа в душу. А вот на ярмарке не поладили. Узнал он меня - и скандал.
- Чего ж так?
- Двух колхозных кобылиц я с собой тогда прихватил. Дюже хорошие лошадки, жаль было расставаться. Теперь ничего нету. Лошадей продал, табор ушел на другое место... А я вот здесь с вами кукарекаю...
Он рассмеялся и закачался на скамье.
- И гитару, ту самую, что ты у меня брал, разбили. Отпелась голубушка. Слушай. - Он повернул лицо Виталия за подбородок к себе. - Дело у меня. Доверяю его вам, но чтобы не подвели, чтобы по совести, как среди людей, а не скотов... Подсвечники я у твоего знакомого купил, что в гостинице был, помнишь? Когда милиция этого длинного увела, он мне почти тут же гитару мою занес. И предложил купить золотые подсвечники. Деньги у меня были, я на ярмарке кобылиц продал. И закопал я эту покупку... вовек никто не догадается - где. Так вот, мальцы, это золото нужно вернуть моей сестре. Она вас отблагодарит. Мужик ее с двумя маленькими детишками бросил, тоже цыган, но он только так называется, а по нутру своему сволочь. Ушел в другой табор. Не успел я ему кровь пустить. Теперь поздно. А Розу жалко. Зима скоро. Так вот, золото я зарыл под вязом на берегу речки возле Котова, где лощина, Зеленая Щель называется. Это место в том районе известное. Поляна такая, а на ней мы костер жгли, вот как раз под ним и схоронены они. Пепел разгребете, и в тряпке, моем кушаке красном, они завернуты. Никто, ни один человек про то не знает... только я да теперь вы.