- Нет, - остановил ее Константинов, - он по технической линии. Паровозы изобретает.
- Правда? Это, наверное, так интересно. Кругом техника. Подумать только: в небе аэропланы как живые летают. Что же вы водку отставляете? Может, брезгуете нашим угощением? Лучшего не имеем. Время, сами видите, какое...
- Иди, дорогая, к стойке, вон какая-то парочка тебя дожидается, опять остановил ее муж. - Мы уж здесь сами как-нибудь договоримся.
- Да вы не беспокойтесь, я, собственно, по этому делу не мастак, сказал Гущин. - А потом - служба. У нас в этом смысле очень строго.
- Вот-вот, - повеселел Губошлеп. - Паровозы, они ведь тоже смотрят, кто с ними работает. Ежели пьяный - сразу на дыбы и в депо...
- А ну тебя! - махнула на него рукой Галина, вставая. - Все бы шутки шутил. А то, что серьезный человек по-серьезному к жизни относится, это тебе не нравится. Иду, иду, - крикнула она нетерпеливым посетителям и поспешила занять свое место в буфете.
Мухи кружились над столом. Сквозь грязное окно, отражаясь в застекленной веранде, пробивались лучи заходящего солнца.
- А люди, между прочим, как эти мухи, - заявил Константинов. - Злые и жадные. И только мешают друг другу. - Он с небрежным раздражением бросил на скатерть вилку, подпер кулаком голову и тупо уставился на Гущина. Тоска меня в последнее время разъедает, прямо как ржавчина. Места себе не нахожу. От этого и экспериментирую по части определения пределов человеческой жадности. Ты вот как считаешь, чем можно жадность побороть? Она ведь как пот, чуть что - и наружу. А от нее, между прочим, все наши беды, все муки. Только одни жадность силой называют, другие - умением жить, третьи - еще лучше придумали - тягой к знаниям. Блеф это! Все идет у человека от жадности. И видимо, никаким железом из него не выжечь этого. Только я одного никак не пойму: на что большевики надеются, когда агитируют население за новую жизнь? Вообще-то тут расчет есть. Каждому интересно честным побыть, заманчиво на вкус попробовать благородства. Потому как каждый знает, что в нем свинского больше, чем всего прочего, во сто крат. А вдруг и впрямь у него что-то прорежется, ангельские крылышки прорастут. Да чепуха все это на постном масле... Давай выпьем.
- Нет! - резко ответил милиционер. Он отстранился от стола, облокотился на спинку стула и стал медленно покачиваться. - Тебе все чепуха! И этой чепухой ты свою, как сам говоришь, поросячью жизнь прикрываешь. Я тебя насквозь вижу.
- Ну и что, прогнил - дальше некуда? Брешешь. Мы с тобой ничем не различаемся. Внутренности у всех одинаковые.