— Я по кадрам, — сказала она твердо. — Мне хочется на машиниста… записаться.
— На машиниста? — изумился плотный человек в косоворотке, с зачесом через плоскую лысину. — Да куда же вам на машиниста? Мы можем только после техникума да еще после курсов.
— Ну, я школу хорошо закончила, — не сробела Крапивина. — Десятилетку. Может, вместо техникума… это…
— Присядь, товарищ девушка, — сказал кадровик. — Работа машинистом трудная, не хухры-мухры.
— Ну, помощником.
— Так ведь и помощником надо сперва техникум. Ты формулу закона Ома можешь записать?
Валя помнила, что закон Ома бывает для полной цепи и для участка, и деловито уточнила:
— Для полной?
— Ну, хоть и для полной, — улыбнулся кадровик, не то радуясь ее познаниям, не то сознавая всю их хилость.
Валя решительно записала: I = U/R, но больше ничего не помнила.
— Это для участка, — сказал кадровик. — Ну, неважно. А чем вы после школы занимались? Или сразу к нам?
Он уже перешел на вы, потому что человек, знающий формулу закона Ома, хотя бы и для участка цепи, заслуживал уважения.
Валя собиралась было рассказать, что училась в институте, но хочет хлебнуть жизни, — но тут в отдел кадров решительно вошел мужчина лет сорока, крепкий, крупный и широкий, из тех, которые всегда спешат и вместе с тем никогда не торопятся. В нем чувствовалась начальственность.
— Кому ты, Макарыч, уши пудришь? — спросил он с порога, и это тоже было приятно, весело — пудрят ведь мозги.
— Девушка вот хочет быть машинистом, — пояснил Макарыч. — Согласна помощником.
— Да зачем же машинистом? — спросил ее быстрый. — Ишь, такую красоту под землю прятать. Машинист должен быть некрасивый, чтоб его не видел никто. Это я могу в машинисты или вот Макарыч. — При этом он знал, что вполне симпатичен, и улыбался очень радостно. — А вам зачем же. Мы вам лучше работу найдем. Вы какого происхождения?
— Я происхождения крестьянского, — сказала Крапивина, что было, конечно, не совсем так, но дед ее действительно был из крестьян, да и потом, человек из Тамбова не может быть никем иным, это же ясно. Все служащие там все равно имеют отношение к земле.
— Так это вообще прекрасно. Вы пойдете, красивая девушка, ко мне секретарем? Человек я основательный, серьезный, всякого легкомыслия себе не позволяю. А то у меня, понимаете, случился прорыв трудового фронта, секретарь мой вздумала рожать, некому чаю вскипятить. Пойдете? Меня зовут Георгий Степаныч.
И Крапивина, которая совсем было решила прикоснуться к тяжкому труду и загнать себя под землю, сразу согласилась — потому что она и так уже сделала над собой огромное усилие. Она ушла из института, где ее, может, и не любили, но уважали и побаивались. Она бросила ИФЛИ, знаменитое место. Неужели за такой подвиг ей не полагалось теперь послабление? Ведь работать секретарем в Метрострое не менее почетно, чем всякий низкоквалифицированный труд, и затем ли она заканчивала десятилетку? Так что она зарделась и согласилась, и Георгий Степаныч — между прочим, начальник нового депо, — сказал ей, куда приходить с документами.