К счастью, Никитин вошел первым и вышел почти сразу: он передал в военкомат некую справку, по которой, вероятно, числился белобилетником, — и обновлять эту справку требовалось ежегодно. Миша видел, как Никитин бережно внес эту бесценную справку на зеленом бланке, а вышел без нее, с выражением гордо-отрешенным: вот, я явился, но мне отказано в исполнении гражданского долга, ибо я неизлечим. Он ушел, а Мише и прочим приказано было войти. Лейтенант, которому идеально подошла бы фамилия Фердыщенко или даже Пердыщенко, являя собою твердыщенко обороны, заговорил сначала именно с Мишей. Глаза у лейтенанта были белесые, волосы — бледно-рыжие, все остальное — красное, не считая формы: красные щеки, красные руки, очень красные губы.
— Гвирцман, так? — спросил он. — Что не явились сразу?
— Я по повестке явился, — ответил Миша растерянно.
— Я вас не спрашиваю, что по повестке. Вы по повестке обязаны явиться, иначе уклонение. Я спрашиваю, что вы сразу не явились, как были отчислены.
— Я встал на учет, — пролепетал Миша, хотя ему и хотелось бы говорить твердо.
— Я не спрашиваю вас про учет. — Лейтенанту сразу надо было дать понять Мише, что он виноват и это непоправимо. — Если б вы не встали на учет, то это преступление. А я спрашиваю, почему вы сразу не явились по отчислении.
— Я не знал, что это нужно.
— Что вы подлежите призыву, вы тоже не знали?
— Я знал, но призыв весной…
— Призыв сейчас, такое положение, что во всякое время, — сказал лейтенант неопределенно. — Вас отчислили, вы должны явиться. Нам вас приходится отдельно вызывать, что такое. Вы пройдете комиссию сейчас, послезавтра вам явиться с вещами, помытым, иметь кружку, котелок. И вы на призыв.
Миша похолодел: подтверждалось худшее; но взял себя в руки, ибо был теперь падший ангел и жизнь ему была не дорога. И хорошо, что так сразу. Чувствуется серьезная организация.
— Я восстановлюсь в институте, — сказал он вдруг тонким голосом; мерзость, какая мерзость!
— Да конечно, восстановитесь! — сказал лейтенант с горячим дружелюбием. Он был ненамного старше Миши, а может, и вовсе ровесник. Теперь Миша был уже усвоен и почти переварен, и с ним можно было держаться подружелюбнее. — Отслужите и восстановитесь. Уже другой человек будете. На медкомиссию кругом арш.
Миша вместе с другими голыми людьми, эти были помладше, прямо вчерашние школьники, прошел комиссию. У него был, конечно, шум в сердце, о чем он сразу заявил, и последствия многих детских ангин, и терапевт кивал вполне сочувственно. Но согласно новых обстоятельств и вы сами понимаете…