Голубая лагуна (Стэкпул) - страница 68

Эммелина также опустилась на колени и сделала себе фосфорические перчатки, и смеялась от восхищения. В этом было все удовольствие игры с огнем, только без страха обжечься. Потом Дик обтер лицо водой и сделал себе огненную маску.

— Погоди! — вдруг крикнул он и, побежав к дому, принес с собой Ганна.

Он передал ребенка Эммелине и отвязал шлюпку.

Окунаясь в воду, весла превращались в серебряные полосы; под ними проходили рыбы с светящимся хвостом, как у кометы; каждая шишка коралла была лампой, превращавшей лагуну в бальную залу. Даже Ганна на коленях у Эммелины, и тот кричал и ворковал от восторги.

Они вышли на риф и прошлись по ровной площадке. Море было бело и блестяще, как снег, а пена прибоя казалась огненной изгородью.

В то время, как они любовались необычайным зрелищем, фосфорический блеск внезапно дрогнул и погас, как если бы потушили электричество.

Вставала луна. Когда ее лик выплыл из-за линии воды в небольшом облачке, он показался им красным, свирепым и омраченным налетом дыма.

Когда они проснулись поутру, было пасмурно. Небо было покрыто сплошной свинцовой тучей. Воздух был неподвижен, и птицы дико метались по сторонам, как если бы их вспугнул незримый враг.

Пока Дик разводил костер для завтрака. Эммелина ходила взад и вперед, прижав ребенка к груди. На душе у нее было неспокойно.

С течением времени темнота усиливалась. Поднялся ветерок, и листья хлебных деревьев застучали друг о друга, как дождевые капли по стеклу. Надвигалась буря, но в наступлении ее было что-то непохожее на виданные ими раньше бури.

По мере того как ветер усиливался, воздух наполнялся звуком, надвигавшимся из-за далёкого горизонта. Он походил на голос огромной толпы, но был так смутен, что порывы ветра совершенно заглушали его. Вдруг он прекратился, и ничего более не стало слышно, кроме скрипа и шелеста ветвей под усиливающимся ветром, который теперь дул непрерывно и свирепо прямо с запада, взрывая лагуну и перебрасывая тучи пены через риф. Небо, до сих пор свинцовое и неподвижное, как непоколебимая крыша, теперь волновалось и спешило на восток, подобно бурной реке.

Снова стал слышен отдаленный шум, — гром повелителей бури, — но такой смутный, неопределенный и неземной, что он казался звуком во сне.

Эммелина сидела с малюткой на полу, притихшая и безмолвная. Дик стоял у порога. Он был озабочен, хотя и не показывал вида.

Весь прекрасный остров окрасился теперь в цвет свинца и пепла. Красота рассеялась бесследно, осталась одна лишь печаль и тревога.

Ветер не дул более непрерывной струей, а налетал бешеными порывами, придавая пальмам самые разнообразные позы отчаяния, а кто видел кокосовые пальмы в бурю, тот знает, как они выразительны под бичом вихря.