– Это паук, правда?
Сын смеется и убегает. Кристина машет рукой и растворяется, словно дымка. А они склоняются над моим телом, прислушиваются к тому, что я говорю. Я отключаюсь. Как потом выяснится, на двое суток.
К тому времени, как я пришел в сознание, в меня уже влили пару капельниц и всадили несколько уколов. Накачали какой-то ерундой, так что мое тело, кажется, приобрело аморфное состояние. Я теперь как медуза, в которой только десять процентов плоти, а остальное – вода. Как амеба величиной в человеческий рост, безвольно лежащая на койке. А еще я привязан – на всякий случай. Как говорят санитары, порывался уйти к своей семье. Я лежу, в голове ветер. Разум под действием антидепрессантов и успокоительных находится где-то далеко, отдельно от моего организма.
– Очнулся?
Поворачиваю голову на голос. Рядом на стуле сидит священник. Немолодой, хотя, возможно, это борода и усы его старят.
– Я слышал о твоем горе. Скорбь может завести человека в жуткие места. Оплакивать близких нужно, но не нужно оплакивать их вечно.
– Проваливай, – отворачиваюсь от него и закрываю глаза.
– Меня зовут отец Петр.
– Да хоть Феликс Эдмундович. Убирайся, священник. Мне не нужны твои проповеди!
– Хорошо, Максим. Хорошо, – голос смиренный и теплый.
Он хлопает меня по руке и уходит. Удивляюсь, откуда он знает о том, что произошло и как меня зовут? Какая-нибудь медсестра сболтнула? Впрочем, служителей церкви часто приглашают к безнадежно больным. Это была моя первая встреча с Петром. Потом такие встречи станут происходить все чаще. Не знаю, что бы со мной стало, если бы он больше не пришел ко мне.
Глава XII
Истина большинством голосов не доказывается.
Поговорка
8 апреля 2015 года. Четыре дня до Пасхи. 7 часов 10 минут.
Станислав остановился у обшарпанной двери подъезда, преградившей ему путь.
– Домофон. Чудо враждебной техники.
Он скривил раздосадованную гримасу и озадаченно постучал по стальной преграде кончиками пальцев. Ему пришлось подождать какое-то время, пока из подъезда не вышел мужчина средних лет с пакетом мусора. Пименов нырнул внутрь. Он буквально взлетел на последний этаж сталинской четырехэтажки по ступеням, иногда перемахивая сразу через две. Большая темная лакированная дверь не менялась, наверное, с самой постройки дома. Станислав провел ладонью по блестящему покрытию, что-то хмыкнул себе под нос и громко постучал несколько раз по дереву. Затем опять. После третьего раза за дверью послышалось шевеление. Сергей прислонился к глазку, потом исчез и только минут через пять, наконец, открыл гостю. Он высунул голову из щели, словно черепаха из панциря, облизнул губы и осмотрелся вокруг.