За сорок три-то доллара.
И не забыть бы утром про заначку.
Лин хотела, было, встать, чтобы достать банкноты из-за телевизора, но поленилась — заберет утром. Забудет? Никогда. Забыть можно обо всем: собственной гордости и чести, о желаниях, мечтах, друзьях, о том, кем когда-то был и кем хотел стать. Обо всем. Но только не о деньгах.
И потому она погасила надоевший телевизор, дотянула сигарету до фильтра, поднялась, выбросила ее в окно, после чего приоткрыла дверь и похлопала оконной занавеской, пытаясь выгнать дым наружу.
Интересно, где сейчас Килли? Вернулся? Уже был на складе или еще не был?
Итак, «херня» снова включилась.
Создатель свидетель — она не хотела, чтобы все закончилось именно так — словами «выметайся», зло захлопнутой на прощание дверью и кражей. Не хотела и почти тяготилась содеянным. Клокотала внутри ярость, требовавшая справедливости, бурлила горной рекой обида, впадала в пруд печали, разливалась по венам бесконечным чувством вины.
Где и когда она оступилась? Он хотел, чтобы она держала квартиру в чистоте, и она держала. Следила за внешностью? И Лин следила. Тратила последние деньги на красивое белье и обувь, каждый день брила ноги и подмышки, пользовалась целым арсеналом косметики и парфюмерии, лишь бы нравиться ему, лишь бы они не отдалялись.
Отдалились.
Когда?
Килли ведь не всегда был таким — моральным уродом, в которого превратили его большие заработки. Тогда, в самом начале, когда у него была своя автомастерская, а у нее привольная жизнь официантки, наполненная вечерами с подругами, пенным пивом и женской болтовней, они оба были другими. Нормальными. Встречались, мечтали о будущем, не тяготились отсутствием возможности набивать желудки гурманской едой, ценили общность интересов, обожали валяться на кровати и хохотать над дурацкими шутками, которыми раззвиздяйская башка Джордана вечно была полна.
Тогда он часто улыбался.
После — нет. Связался с оружием и начал все больше молчать, хмуриться. Полагал, что занялся «крутым» бизнесом, заматерел, но на деле скурвился, заржавел сердцем.
Прогнил.
Чужая беда еще никому не приносила счастья, а оружие — это беда. Так считала она, но не он. И начались ссоры.
«Отвали, Лин… Не читай мне нотаций… Ты можешь просто помолчать, Лин?»
Дальше хуже.
«Где моя жратва? Не твое дело, почему задержался. И я устал… Дай мне поспать».
Отвали, отвали, отвали. Слишком много «отвали».
Незадолго до сегодняшнего дня Белинда уже знала, что они разойдутся. Они потеряли что-то важное — соединяющую их нить. Она не знала, какие именно слова прозвучат в конце и когда. Кто их скажет — он, она? Сказал он — жестокие, обидные, болезненные.