Зоя села на пол и шутливо поскреблась в дверь. Джона не отозвался. Ей было слышно, как он прыгает на своей божьей коровке.
– Извини, Джона, – сказала она. – Я и правда сейчас плохой образчик человека. Я это понимаю.
Прыжки прекратились. Скрипнула кровать, с которой соскочил Джона. Зоя услышала, как он подошел к двери. Не открывая ее, он сел на пол со своей стороны и ничего не сказал. Но и это был сигнал.
– Мне не следовало пытаться тебя обмануть, – сказала она.
Она говорила очень мягко. До нее доносилось его дыхание.
– И мне не следовало говорить, будто твой вопрос не важный, – добавила она. – И мне вообще не следовало покупать такую уродскую машину.
Молчание.
Между дверью и ковролином был зазор. Она просунула туда пальцы и пошевелила ими. Это был ее сигнал. Она уже собралась убрать руку, когда Джона за нее схватился.
Зоя затаилась, боясь его спугнуть. Вскоре Джона отпустил ее пальцы, встал и ушел в глубину комнаты. Спустя минуту он подсунул под дверь листок бумаги, который сложил до смешного много раз.
– Ты здорово умеешь складывать, – похвалила его Зоя. – Все это отмечают.
Она развернула листок и разгладила на полу. Еще не прочитав записку, она улыбнулась почерку Джоны: он был… причудливый. Его строчные «у», например, всегда были заглавными и гордо возвышались в слове, где бы оно ни стояло в предложении, словно золотые медалисты, вскинувшие руки. Зоя никогда не дразнила этим Джону. Она знала, что из-за его синдрома ему трудно писать: ручка не успевает за его мыслями – и ему обидно, что одноклассники так сильно его опередили.
А потом она прочла записку:
«ПочемУ дядя папа Ушел в пещерУ без тебя? Он же всегда тебя брал».
Зоя не знала, что ему ответить.
Она немного оттянула время, сказав:
– Мне нечем писать, козявка.
Джона прошлепал от двери, а потом вернулся. Он закатил что-то под дверь: узенькую черную ручку на серебряной цепочке из шариков. Похоже, он сорвал ее у окошка в банке. Но пусть об этом с ним поговорит мама.
Она прижала бумагу к двери.
«Не знаю, почему он меня не взял. Я об этом думала, много – даже больше, чем о том, зачем купила такую уродскую машину. Может, папе было грустно? Или, может, он решил, что та пещера мне не по зубам?»
Они продолжили подсовывать листок под дверь. Джона перестал его складывать, что вроде бы показывало, что он перед ней раскрывается.
«ПочемУ дяде папе было грУстно?»
«Может, из-за денег. Не из-за тебя, меня или мамы. Он нас любил. ЛЮБИЛ, ЛЮБИЛ».
Ответа не было. Зоя не понимала, закончен ли этот разговор. В груди у нее что-то садняще потрескивало, словно статический заряд.