Она снова всмотрелась в бумажку.
– Погоди, – проговорила она. – Почерк на другой стороне не такой дикий.
– Прочтешь мне? – спросил Икс.
Рвач откашлялась и начала:
«Милый Икс: я пишу тебе письмо. Ты, наверное, поду-маешь, что а) я не могу его отправить и б) ты все равно не умеешь читать. Так что – ага, писать это письмо не слишком разумно. Сама знаю. Можно продолжать? Мне необходимо вытащить эти слова у себя из головы: они меня убивают. Пусть даже они не пойдут дальше этого листка. Может, мне станет легче. Короче, вот что главное (тут я очень глубоко вдохну: представь мой сверхглубокий вдох, ладно?)… Как только ты ушел, я поняла, что люблю тебя. Черт, листок уже заканчивается. Надо было писать помельче».
Рвач неожиданно прервала чтение.
– Должна признать, что она очень необычный корреспондент, – сказала Рвач.
– Там еще что-то есть? – отчаянно спросил Икс.
– Да-да, есть еще, мой бедненький влюбленный, – подтвердила Рвач. – Держи себя в руках.
Она продолжила:
«Теперь, когда я просыпаюсь, мои мысли сразу летят к тебе, словно их притягивает. Ты действительно очень старался не забирать Стэна. Ты поверил мне, когда я сказала, что это неправильно. Наверное, я полюбила тебя, когда увидела, как ты страдаешь ради того, что правильно. А потом была еще куча всего, на что у меня не хватит бумаги. Мне ненавистна твоя печаль, Икс, даже более ненавистна, чем моя собственная. Когда ты вернешься (вернись, пожалуйста!), давай избавимся от нашей печали, ладно? Когда ты вернешься (вернись, пожалуйста, вернись!), давай закопаем нашу печаль под 5 метрами снега. С любовью, Зоя».
Икс ничего не сказал. Зоины слова таяли в воздухе, а он подался вперед, прислушиваясь, словно надеялся вернуть их обратно.
– Ты не прочтешь его еще раз? – спросил он.
– Конечно, да, – согласилась Рвач. – Даже мне оно кажется по-своему чудесным. Но могу я узнать, сколько раз ты попросишь меня его зачитывать?
– Пока оно не запечатлеется у меня в памяти – и я смогу повторить тебе каждое слово, – ответил он.
После дюжины прочтений Икс наконец позволил, чтобы Рвач замолчала. Она вернула ему записку и ушла в глубь камеры, жалуясь на состояние своего горла. Икс провел пальцами по письму, пытаясь соединить метки на бумаге с заученными наизусть словами. Он выучил «люблю», «Зоя», а еще «сверхглубокий» и «черт».
А потом он просто несколько часов просидел, не выпуская из рук листок и пальто. Он не знал, когда именно Регент отправит его за последней душой. Он уже сомневался, что переживет это жуткое ожидание.
Он шепотом признался своей соседке, что Регент назвал ему свое подлинное имя.