* * *
Потом они снова шли, как Зое показалось, гораздо больше километра. Может, дело было в том, что лес был незнакомым. Может, в том, что Зое предстояло увидеть отца. Она была так напряжена, так насторожена, что, казалось, время растрескалось и растянулось, чтобы довести до максимума ее муки.
«Она идет повидаться с отцом». Фраза казалась такой невинной! Вот только предполагалось, что он умер. Разве она не молилась о его душе там, у пещеры? И при этом ее отец еще жив! Он где-то впереди, за деревьями. Занимается одному только богу известно чем. Делает вид, будто у него нет жены, нет детей, нет Зои, нет Джоны, нет прошлого. Неужели они так мало для него значат? Ее снова начал наполнять гнев. Она знала по крайней мере одно, что скажет отцу: хорошо, что он избавился от своего имени, потому что там, куда он попадет, ему все равно не разрешили бы его оставить.
На дерево, под которым они проходили, перепрыгнула белка, и Зое за шиворот насыпался снег. Она вздрогнула, ощущая, как он тает. Они уже меньше чем в трети километра… но в трети километра от чего? Зная отца, он мог поселиться в доме, в пещере, в иˊглу… где угодно. Она вглядывалась в деревья. Не видно было столба дыма, хоть каких-то признаков жизни.
Внезапно у нее снова зазвонил телефон.
«Я!!!» – объявил экран.
– Козявка, я не могу говорить, – сказала она, надеясь предотвратить очередную тираду.
– Почему ты смотришь на океан? – голосок Джоны звучал еще более отчаянно. – Ты даже не любишь океаны. Ты должна вернуться домой, Зоя! Сейчас же, сейчас же, СЕЙЧАС ЖЕ! Я все еще один, и теперь пошел… то ли дождь, то ли снег, не могу понять, что. Но он страшный и громкий, и даже Спок с Ухурой на тебя злятся, потому что я рассказал им, где ты.
Зоя слушала вполуха.
Впереди деревья расступались. Стало светлее.
Икс наклонился к ней и прошептал:
– Скоро мы будем в пределах видимости.
Зоя кивнула и сжала его пальцы.
– Мне пора, козявка, – сказала она в телефон. – Прости. Я тебя люблю.
– Нет, Зоя, нет! – закричал он. – Если отключишься, я перезвоню. Я буду перезванивать тридцать два раза!
– Козявка, прекрати! – попросила она. – Даю слово, что сама тебе позвоню и рассмешу, ладно? Обязательно рассмешу. Буду щекотать по телефону, если понадобится.
– Это же невозможно, понятное дело, – возразил он. – Только если я, типа, суну телефон под мышку, да и то вряд ли.
Ей было стыдно прерывать звонок. Джоне пришлось еще хуже, чем ей. Если она плакала по отцу сто раз, то он – тысячу. У него глаза так опухли от слез, что он почти ничего не видел, а его завываний она никогда не забудет.