Икс снова посмотрел в коридор. Русский охранник услышал, как вопит Рвач, и уже шел к ним, приволакивая левую ногу.
Стукач прошипел соседке:
– Господи, Рвач, заткнись, а?
– Но он притвора! Я тоже слышала его вскрик.
– Ну и ладно, – отозвался Стукач, – но остынь уже. И, кстати, правильный вариант будет просто: на воре шапка горит. Просто поговорка.
Рвач загоготала.
– Ну да, конечно, – сказала она. – При следующей же встрече сообщу мистеру Уильяму Блейку о его ошибке.
Русский наконец пришел и просунул дубинку через решетку камеры, которую занимала Рвач.
– Чево это дамочка так разболталась? – спросил он. – Надо заткнуть рот.
– Я ее уже предупредил, мужик, – сказал Стукач. – Уже работаю.
Охранник проковылял к камере Стукача.
– Помощь навозного жука не нужна, – объявил он. – Пожалуйста, тоже заткнись.
– А то что? – поинтересовался Стукач. – Ты меня ударишь? Ах, да: ты ведь не можешь. Потому что работа у тебя паршивая. Тебе хоть медстраховку сделали? Зубы явно не лечат.
– Если кого и будут бить, то это должна быть moi, – вмешалась Рвач, почему-то используя французское местоимение. – Вынуждена настаивать, просто вынуждена.
Охранник выругался и снова заковылял к камере упрямицы. Воровато оглядевшись, он быстро ткнул ее дубинкой. Когда он захромал прочь, она радостно ворковала.
– А мне ничего? – окликнул его Стукач.
– Нет, – ответил охранник, – потому что ты осел.
На какое-то время воцарилась тишина. Икс снова лег на грубый каменный пол. Лицевые кости у него продолжали болезненно гореть. Его пульс как раз начал выравниваться, когда до него донесся настырный шепот Стукача.
– Поговори со мной, парень, – попросил он. – Расскажи мне историю твоей жизни. А я расскажу тебе свою.
Икс с трудом подавил гнев. У него не было желания разговаривать. Он ответил резко, чтобы прекратить все попытки общения:
– Стукач, я прекрасно знаю твою историю, – сказал он. – Разве ты забыл, что это именно я доставил тебя сюда? Или что это я учил тебя охотиться на преступников – точно так же, как Рвач учила меня? Мне твои преступления слишком хорошо знакомы. Новое упоминание о них только вызовет у меня отвращение.
– Боже, – сказал Стукач, – ну ты и придурок.
Во вновь наступившей тишине Икс закрыл глаза, уже сожалея о своей вспышке. Он забрал четырнадцать душ по приказу повелителей Низин, и Стукач был отнюдь не самым худшим из них. Вот только Икс терпеть не мог рассказывать собственную историю: она напоминала ему о том, сколько несправедливости было в его жизни.
Икс не совершал преступлений.
Он был невинен.
В отличие от всех душ, с которыми ему приходилось встречаться, он не знал, почему его осудили. Он не знал, что за преступление он якобы совершил – или даже как и когда мог его совершить. Однако недоумение не давало ему ощущения чистоты: Икс был просто убежден, что в его сердце есть нечто мерзкое и извращенное, что однажды ему откроется.