– Кто была моя мать? – крикнул Икс, обращаясь ко всем, кто мог бы ответить. А потом он посмотрел на Регента. – Кто была моя мать? – спросил он. – Прошу вас!
Регент бросил на него сожалеющий взгляд, но ничего не ответил.
И тут Дервиш в последний раз подал голос.
– Она была никто и ничто, как и твой отец! – завопил он. – Твой отец был хуже грязи! Твоя мать была предательница и шлюха!
А потом его голос стал глуше и смолк: повелители затащили его в один из туннелей.
Иксу необходимо было узнать больше. Грудь его вздымалась. Он почувствовал, что может расплакаться.
Наверное, Регенту стало его жалко: он взял его за локоть и медленно повел к огромным каменным ступеням.
– Он сказал о моих родителях правду? – спросил у него Икс.
– Эта сушеная мышь понятия не имеет, кто был твоим отцом, – негромко ответил Регент. – Однако могу тебя заверить, что твоя мать шлюхой не была. Сейчас она находится в заключении в каком-то неизвестном уголке здешних мест, но когда-то она была мне настоящим другом. Дервиш прав, говоря, что именно из-за нее я верю, что для тебя еще есть надежда.
Он замолчал – и, казалось, весь мир замер вместе с ним.
– Твоя мать была повелителем.
11
Когда Икс открыл глаза, Рвач держала его голову у себя на коленях и промывала ему раны. Он был изумлен, обнаружив ее у себя в камере и без присутствия охранников. Он никогда раньше не видел, чтобы двух заключенных оставляли наедине даже на мгновение. Видимо, этого добился Регент.
Рвач сидела, поджав ноги, и ее изодранное золотистое платье разметалось во все стороны. Рядом с ней стояла каменная миска, наполненная исцеляющей водой. Она промокала лицо Икса тряпицей, задумчиво мурлыча при этом какую-то мелодию. Грубая металлическая лампа отбрасывала ее тень на стену.
В тени и песне было что-то, пробудившее у Икса воспоминания.
– Ты раньше уже за мной ухаживала, – сказал он. – Когда я был маленький. Ты пела именно эту песню.
Рвач окунула тряпицу в воду и отжала ее над миской.
Вид ее рук заставил Икса содрогнуться: это были сплошные кости и узлы. Остатки ее ногтей были вросшими, их покрывала корка крови. И все-таки в ней была нежность – сияние, которого он не видел с детских лет.
– Это – одна из немногих мелодий, которые я помню, – сказала она. – А про слова не спрашивай: они вылетели у меня из головы – фьють! Что-то жалостливое про воробушка, надо полагать.
Она приложила тряпицу Иксу ко лбу.
– Тебе никогда не говорили, что моя мать была повелителем? – спросил он у нее. – Правда?
– Никогда, клянусь! – ответила Рвач. – Я знала, что в тебе есть нечто особенное, и всегда так тебе и говорила. Ты уже к шестнадцати годам был более умелым и рьяным охотником, чем я, а, как ты знаешь, я личность поистине легендарная.