— Твой жених? Он же совсем старик. Твой жених — Матрах…
— Ну и что, что старик? Зато я буду царицей двух царств.
Ксантив слышал ее слова, как сквозь сон. Слышал — и не понимал. Его кровь стала холоднее воды ручья, яркие краски весенней природы потускнели, поблекли. Вот и все. Всего десять месяцев было отпущено им…
Нет, не может быть, чтобы все было именно так. Не может быть, чтобы Боги так безжалостно разрушили их счастье. Боги — не люди, они не умеют завидовать, они справедливы. Ксантив и Илона не заслужили такого наказания, они всего лишь любили друг друга. Так разве любовь — грех?
— Свадебные торжества пройдут здесь, в первый день лета. Потом мы уедем туда, к Матраху. А когда отец умрет, два царства сольются в одно, взахлеб рассказывала Илона. — Здесь все будет по-другому. Я прикажу построить новую столицу вместо этой, и там совсем не будет проклятой пыли!
— Всего один месяц остался, — прошептал Ксантив. — Всего один месяц остался, и мы навсегда расстанемся.
— А вот и нет! — выпалила она. — Мы не расстанемся. Помнишь, ты согласился быть моим? Ты сам этого хотел, не отрицай. Ты даже говорил, что готов умереть за меня. А я после тех твоих слов припугнула писца, он отдал мне свиток, в котором написано, что ты должник, и взамен написал другой, где ты — мой раб. Я вчера дождалась, пока отец выпьет побольше вина, и подсунула ему свиток. Он поставил печать, даже не спросив меня, что там, — она хихикнула. — Хорошо, что он не умеет читать. Хотя это не имеет значения — он все равно ни в чем мне не отказывает. Представляю, как он будет удивлен, узнав о том, что ты мой раб, а не его.
— То есть, я никогда не стану свободным? — до Ксантива с трудом доходил смысл ее слов. — Зачем ты это сделала?
— Ты сам сказал, что отдаешь мне свою жизнь. А если ты отдаешь кому-то свою жизнь, ты становишься его рабом.
— Но, Илона, ты слишком буквально понимаешь слова…
— Поздно отрекаться.
— Ты должна все вернуть назад.
— Я должна?! Должна?! — внезапно вспылила Илона. — Я должна? Ты, раб, указываешь мне, что делать?! Да мне стоит одно слово сказать, и тебя насмерть запорют бичами!
— Скажи, — спокойно ответил Ксантив. — Это твое право.
Его равнодушный тон остудил гнев Илоны. Она отвернулась, заговорив через несколько минут уже без прежнего раздражения:
— Ксантив, ты говорил…
— Я никогда не говорил, что хочу быть рабом.
— Да? Ты говорил, что я тебе дороже всего, и о свободе не было ни слова. Я хочу, чтобы ты был со мной, и ты поедешь со мной.
— Я поехал бы и свободным. Нанялся бы на службу, только и всего. Воины из Энканоса никогда не остаются без службы. Но я был бы свободным… — он едва не застонал, осознав тяжесть второго за утро удара судьбы.