— Да ты просто глуп! Ты сам не знаешь, чего хочешь. Все мужчины такие дураки. И все сначала говорят, потом отказываются от своих слов. Но тебе не удастся отвертеться. Да и зачем тебе свобода? Ты ведь не знаешь, что это миф для таких, как ты. По-настоящему свободны только цари, они могут делать все, что хотят, у них есть все, что можно пожелать, а остальные их рабы. Какая тебе разница? Ведь ты не можешь стать царем.
Она шаловливо обняла его, Ксантив мягко, но недвусмысленно высвободился из ее рук. Оделся; многое он мог ответить ей, но промолчал. Глуп не тот, кто хочет свободы, а тот, кто спорит об этом с женщиной. Тем более — с молодой, избалованной и богатой. Слишком многого она не понимала, и бесполезно было объяснять ей что-то. Ее слова причинили ему страшную боль, но она на знала, что оскорбила его. Откуда ей, никогда не носившей ошейника, знать, что такое свобода для раба? Откуда ей знать, как унизительно обращение «раб» для рожденного свободным… Свобода — это больше, чем жизнь, священнее, чем Боги. Но Илоне не понять этого.
Ей восемнадцать лет, но она все еще по-детски беспечна и жестока. Ни слова не сказав ему, она одним махом отняла оба его утешения — свою любовь и надежду стать свободным.
В полном молчании они вернулись во дворец. Илона, притихнув, искоса поглядывала на него, но самолюбие не позволяло ей признать свою неправоту. А Ксантив замкнулся в себе. Она заперлась в своих покоях, он что-то еще делал… Как много людей вокруг было, он впервые заметил, что во дворце слишком много людей. Они мешали друг другу, они все чего-то хотели, и никому не было дела до боли, гнездившейся в сердце высокого синеглазого раба царевны…
… Ослабевшие тонкие пальцы выронили бокал — снотворное, подмешанное Ксантивом, подействовало очень быстро. Он осторожно подхватил падающее безвольное тело, дождался, пока зеленые глаза закроются, положил уснувшую Илону на траву. Ножом сбил застежки браслета на своей левой руке, бросил позорный знак рабства в ямку, спрятал там же диадему царевны и прикрыл тайник плоским камнем. Бережно завернув Илону в темное покрывало, прижав ее к себе правой рукой, Ксантив уселся верхом на одного жеребца, привязал поводья второй лошади к седлу и направился в сторону северной дороги.
До вечера их не должны были хватиться — последние дни утренние прогулки царевны затягивались до ночи. К тому моменту они будут далеко от дворца; Илона проснется не ранее утра, и к следующему вечеру они успеют добраться до портового города. Там Ксантив рассчитывал продать лошадей и бежать за море — в Энканос. Единственным человеком, который не выдал бы беглецов и реально помог бы им, был Лакидос; Ксантив надеялся, что наставник поможет им пробраться на север, к варварам — туда, где нет царей и рабов, где они могли бы быть по-настоящему свободны и счастливы.