— Речь не о ней, — буркнул Керх. — Речь о беглом рабе.
— Хорошо. Пусть будет по-твоему. Год назад в моем присутствии и в присутствии Лакидоса ты поставил свою печать на свитке, где обещал ему свободу. И он об этом знал. А за два дня до его побега твоя дочь со смехом сообщает тебе, что она подменила свитки, и ты боишься поставить ее на место! И Ксантив, опять же, об этой перемене знает. И чему ты удивляешься?
— Он мой раб. Что хочу, то и делаю с ним. Хочу — верну свободу, хочу — в последний момент передумаю и в рудники отправлю. Хочу — на костер пошлю. Просто так, без всякого повода, потому что мне так захотелось, с нарочитым безразличием сказал Керх, больше для того, чтобы убедить в этом себя.
— Ну, не совсем без повода. Твоя дочь поразвлекалась, кто-то должен платить за веселье. Чем не повод? — ядовито сказал Женкай.
— Послушай, он же раб! Он раб, он не человек, он… — Керх запнулся, подбирая слова.
Женкай придвинулся поближе, доверительно сказал:
— Совершенно верно. И то же самое можно сказать о каждом из нас. Керх, мы об этом говорили год назад. Его можно называть скотом, сколько твоей душе угодно, но он никогда не станет им. Именно этим он и выделялся из толпы. Его можно было оскорбить, но его нельзя было поставить на колени. Он мог быть твоим самым надежным другом, повернись судьба другим боком. Посвети звезды иначе — и ты считал бы честью отдать ему свою дочь. Он не раб. Поверь, у меня глаз наметанный, я людей насквозь вижу. На иного глянешь — весь в золоте, лицо надменное, гордость из ушей капает, а в душе — раб. Так и тянет заставить такого ползать у своих ног. А этот — свободен больше, чем ты или я.
— Хватит его защищать! — возмутился Керх и тут же отвернулся, подпер кулаком массивную голову. — Налей вина, что ли… Все бы ничего, да Матрах много кричит. Тоже мне, вояка — его убить проще, чем комара, а туда же лезет. Невестина честь его, видите ли, волнует. Войной мне в запале грозил, будто он отец, а я — похититель. Моя дочь — мне и расхлебывать всю эту кашу, она еще не его жена, это наше внутрисемейное дело, и защитников ее чести хватает без него. Так нет — он требует возмездия! Нет, конечно, покарать наглеца — мой долг, я не спорю. Ну, приговорил я его к костру… Матрах потребовал — в один голос с моей дочерью — чтобы казнь свершилась до свадьбы, а не после. Мол, это очистит Илону от унижения. Вот и будет — утром казнь, вечером свадьба.
— Твой долг, — кивнул Женкай, но в его голосе под вежливостью скрывалось скорее осуждение, чем согласие. — Ты поступил строго по букве закона.