Почему, однако, один из самых выдающихся фантастов нашего времени вдруг оставил фантастику? Почему с пятьдесят восьмого года он не опубликовал ни одного рассказа, ни одной повести? Почему его так захватила научная популяризация? Некоторые недалекие критики были склонны связать это с началом космической эры: дескать, теперь не осталось больше в мире тем для фантастической литературы. Азимов опровергает это утверждение. «Лунные перелеты всегда были излюбленной темой для фантастов, — сказал он. — Но разве, когда такие перелеты будут осуществлены, фантасты перестанут писать? Мы пишем о будущем с точки зрения настоящего. Несомненно, после лунных перелетов родятся новые темы». И тем не менее «…это правда, что после запуска первого искусственного спутника я перешел на популяризацию науки… Мне стало стыдно, что я до сих пор ни разу не откликнулся в своих книгах на поразительный прогресс науки и техники». Он дает и другое объяснение: «Эмоции, переживания — мое слабое место, я люблю объяснять вещи и явления логически, и поэтому у меня такие произведения получаются плохо». Азимов скромничает, но эмоции и переживания действительно всегда занимали его очень мало, что легко видеть по его произведениям. Впрочем, сейчас он работает все-таки над новым «космическим детективом», хотя и признается, что гораздо больше его увлекает история науки.
Азимов делит историю американской фантастики на три периода. Первый период — приключенческая фантастика: 1926–1938 годы. Второй период — научно-техническая фантастика: 1938–1950 годы. Наконец, третий период — социальная фантастика: с 1950 года по наши дни. Такая периодизация лишний раз подтверждает главенствующую роль в его творчестве социологического момента. Знакомясь с его произведениями, нетрудно убедиться, что он полностью согласен со словами своего знаменитого соотечественника Рэя Бредбери: «Лучшую фантастику пишут те из нас, кто при столкновении с отвратительными явлениями в нашем обществе тут же воспламеняется негодованием и ненавистью».
Когда Азимов познакомился с переводами советских фантастов, их социальный оптимизм настолько его поразил, что он немедленно сделал два неправильных предположения: либо эти произведения специально написаны для американского читателя в целях пропаганды, либо советские фантасты — наивные простаки, не понимающие опасностей развития современной науки. Он писал: «Мы считаем, что поразительные достижения современной науки могут привести к уничтожению человека. А вот советская фантастика… полагает, будто прогресс науки рано или поздно приведет человечество к огромному расцвету. Мы думали так лет пятьдесят назад. Я тоже раньше был таким же оптимистом…»