— Ты пошто такой сурьезный? — со смешком спросил Лука. — Я к тебе с угощением, а ты на меня чуть не с наганом.
Петька выпил, закусил соленым, хрустящим огурцом.
— На тебя, Кузьмич, надо не с наганом, а с пушкой, — сказал он с убеждением. — Ты нам поперек дороги стоишь.
Лука почувствовал, что разговор надо переводить на другую дорогу, а то хорошего не будет.
— Вы, поди, больше часа у калитки толклись, — проговорил он примирительно. — А ведь зима же, не Петров день, когда каждый кустик переночевать пустит. Постучались бы в окошко, и воркуйте в избе, мне не жалко, сам был молодым.
— Ты и сейчас ладный жеребец, — по-прежнему сердито сказал Петька.
Лука с опаской посмотрел на него, взялся за бутылку:
— А не налить ли тебе еще, сынок?
— Налей, если не жалко. Только я тебе, гидра, не сынок.
Петр совсем опьянел. Лука сказал Фросе, чтоб бросила ему на пол доху и подушку. Когда она ушла спать в свою зимовейку, Лука подсел возле Петьки и заворковал ему в самое ухо:
— Фроська в чуланчике почивает. Не замыкается... Как выйдешь в сени, сразу направо. Чуланчик одним боком к печке прилегает. У нее тепло в чуланчике, ты ночью сходи, проведай, как она там...
Но Петька спал, ничего не слышал.
Проснулся рано, ошалело огляделся, долго не мог сообразить, где находится. Лука встал, поднес ему стакан самогонки.
— Заходи как домой, Петенька, — сказал Лука на прощанье. — Свои же люди... С Фросей посидишь, дело ваше известное — знай невестись да женихайся.
Василий снова сходил в свою падь, махнул в город, вернулся в Густые Сосны на собственном коне, в просторной городской шубе, в пыжиковой шапке, в камусовых эвенкийских унтах. Купил на базаре по сходной цене. Видно, что одежда с чужого плеча, а что потертая, поношенная, сразу в глаза не бросается.
У Луки взял под задаток коровенку. Мог расплатиться сполна, но прикинулся, что отдает последние деньги, долго торговался, поминал господа и заступницу царицу небесную. Лука сперва крепился, потом не выдержал, плюнул:
— Как у тебя сил хватает тянуть Лазаря? Все кишки вымотал... И так за полцены отдаю, хальное разорение, а ты верещишь.
— Сена надо купить, — протяжно вздохнул Василий. — Лошадь у меня, корова, они жрать затребуют, а у меня не наготовлено... Надо в Воскресенское ехать, к доброму человеку. А ты не жмись. — Василий усмехнулся. Я сейчас расквитаюсь дорогой монетой. Дороже золота для тебя будет.
— Как это?
— А так... На подозрении ты у Лушки Васиной. Быдто, значит, с умыслом сыночка в школу засунул, и спички дал с отцовским благословлением. Грозится вывести тебя на чистую воду. От верного человека вызнал.