— А ты опосля Фроську хлопнешь, — осклабился Нефед.
— Каин убил Авеля... — Василий поднял кверху глаза. — Не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити... Мне пошто-то кажинную ночь какая-то повешенная девка блазнится, не постигну к чему видение...
— Не Лушка ли? — обрадовался Лука.
Василий отрешенно поглядел на него, проговорил со смирением:
— Ликом находит на погубительницу Иоанна Крестителя.
Он клял себя в душе: дернул нечистый вспоминать при этих о повешенной.
Лука открыл рот, хотел выругаться, но только плюнул. Встал, надел полушубок, нахлобучил шапку, сказал со злобой:
— Пойдем, Нефед. Видать, затмение на него нашло.
В дверях повернулся, спросил:
— Тебя, паря, часом никто пыльным мешком по голове не стукнул?
Василий кротко ответил:
— Добрым людям я завсегда рад. Не обегайте дома моего, навещайте бобыля одинокого.
Лука хлопнул дверью. Ушли, даже калитку за собой не затворили. Василий тихонько рассмеялся.
У отца Амвросия целый день был гость — приехал утром на телеге, распряг коня, пил чай, они с Амвросием горячо разговаривали. Антонида не слушала, шила в кухне рубашечки для маленького. Потом гость прилег отдохнуть перед дорогой, Амвросий ушел по хозяйству.
Антонида убирала со стола, разглядывала приезжего, который молча лежал на диване с открытыми глазами.
— Почему не спите? — спросила она. — Я мешаю?
— Не могу уснуть. И ночи напролет не сплю.
— Плохо, — посочувствовала Антонида. — Болеете?
— Не то, чтоб болею, а спать не могу. Страшно, ежели усну. Всякие ужасы лезут. — Он содрогнулся. — Расстрелянные. Повешенные раскачиваются на ветру...
Антонида присела к столу. Мужчина на диване закрыл руками глаза. Ему было лет пятьдесят, щеки худые, заросли бурой щетиной. Не духовного звания, и не крестьянин. Пальцы тонкие, беспокойные...
— Фельдшер я, — словно отвечая на ее вопрос, сказал гость. — На войне тоже фельдшером был. Из Троицкосавска, вашего батюшку давно знаю, когда он молоденьким попиком приехал. Вы не обижаетесь, что я его так?
— Нет, что вы...
— Хороший у вас отец, честный. Ему бы землю пахать, а не «господи помилуй» с амвона... Он и сам понял, надумал кончать с церковью. Правильно, найдет себе место в жизни. Голова умнеющая... — Он сел на диване. — Принесите стакан холодной воды. Не затруднительно?
— Сейчас. — Антонида пошла на кухню.
Этот человек ей нравился и как-то тревожил. Вообще, она в последнее время стала беспокойная, раздражительная...
— Как вас зовут? — спросила она, подавая воду.
— Машков. Иван Николаевич Машков. — Он выпил воду, поставил стакан на стол. — Иногда кажется, что схожу с ума. И потом головные боли. А по ночам стоны, крики...