— И сейчас жива? — Антонида облизнула пересохшие губы.
— Здоровехонька, на фельдшерицу выучилась. В городе живет.
— Как ее фамилия?
Машков усмехнулся.
— Не имеет значения. Когда изловим мерзавцев, она объявится. — Посмотрел на Антониду. — Может, думаете, почему рассказал вам эти страхи? А просто — ищу гадов. Чтобы не смели топтать землю, дышать воздухом. Найду... Не сам, так другие сыщут. Кто же простит их... Потому и рассказываю.
К вечеру Машков уехал. Антонида ушла к себе, легла на кровать. Надо было все обдумать, на что-то решиться.
Она лежала с открытыми глазами. Легко сказать: все обдумать, решиться... Ей по-прежнему слышался сухой голос Машкова, виделось, как он торопливыми глотками пьет воду. Антонида хотела зажмуриться, но глаза были словно засыпаны песком. В голове все смешалось в гудящий лохматый клубок. Кто-то сильный и страшный кричал во весь голос: это он, он, он! Но что-то и слабо противилось, пыталось заглушить тот крик: не может быть, пусть он самый плохой на свете, но он не может быть, никак, ни за что не может быть таким!
— Что со мной? — бормотала она, как в бреду. — Какая я стала... Надо бежать в ревком, рассказать Лукерье... Пускай расследуют, пусть арестуют даже, посадят, если он такой, если убийца, палач... — Она вся испуганно сжалась, судорожно схватилась за грудь: ребенок его под сердцем...
Ей хотелось пить, но не было сил подняться. Губы запеклись, она облизнула их шершавым, сухим языком. От подушки шел нестерпимый жар. Сбросила подушку на пол. Потом накинула на плечи платок, побежала к двери, но тут в дом зашел отец. Он не заметил ее состояния, весело сказал:
— Налей в умывальник воды. Уработался, грязный, как сатана.
Антонида разрыдалась, бросилась в свою комнату.
— Бабы, бабы, — со вздохом проговорил Амвросий, стаскивая с себя рубаху. — Одна дочь, и та не как у людей.
Ночью Антонида пришла к Василию. Он зажег светильник, Антонида, не раздеваясь, села к столу. Огонек дрожал, то вспыхивал, то угасал. Под глазами у нее были глубокие черные тени, лицо одутловатое, в пятнах. «Эва, какая стала... — поежился Василий. — Непотребная... Неужто насовсем такая останется?..» Он молчал, ждал, когда заговорит Антонида.
От тишины было беспокойно. Антонида развязала платок, резко рассмеялась.
— Ну, — сказала она. — Пришла узнать правду. Рассказывай.
— Чего тебе рассказывать-то, залеточка? — Василий шагнул к ней, по стене метнулась длинная, несуразная тень.
— Не подходи, — властно остановила его Антонида. — Закричу, людей соберу. Сядь вон туда, в угол. — Она помолчала, собралась с духом. — Ты служил у семеновцев?