— Слушай, что я скажу, — наслаждаясь своей властью, проговорила Антонида. — Так и быть, пощажу пока из-за ребенка.
— Залеточка...
— Но если что, добра не жди.
— Я чаек живой рукой соображу... — Василий засуетился. — Господь всепрощающий знает человеческие деяния. Милостив он. И нас учит долготерпению... Поспешность, она блох ловить хороша. Поспешишь, людей насмешишь. Посидим, да и все обмыслим к нашему удовольствию.
Скоро закипел чугунок. Когда Антонида уходила, Василий подал ей ключ от подвала под колокольней, сказал:
— Не хватился ключа твой тятенька? Ну, вот и славно. Положи ключик на прежнее место, потихонечку, незаметненько...
Антонида взяла ключ.
Совещание в городе продолжалось два дня. Лукерья с мужиками выехала домой после обеда. Семен говорил, что надо дождаться утра, но Луша рвалась домой. Она поехала с Иваном, сзади тряслись на своей телеге Семен и Петр, за ними погромыхивала на ухабах сеялка. Семен то и дело кричал Ивану:
— Эй, не гони, сеялку угробим!
Иван сдерживал коня, ехали шагом, Луша совсем извелась... Заночевали в бурятском улусе. Ночью Луше вдруг отчетливо послышался надрывный Егоркин плач, ясно привиделось, как сын разметался в жару. Она вскочила, разбудила Ивана, сказала, что не станет дожидаться утра, поедет сейчас.
— Ты, Лукерья, не заспалась ли? — приподнялся Иван. — Куда ехать, ночь же... Тебя бандюги в лес уволокут. Стащат с телеги — и в лес. Ей-богу... И днем боязно, из-за кустов пуляют.
— Поеду, — твердо повторила Луша. — Не убьют.
— Ишь, ты...
— Сынок хворый... — Голос у нее дрогнул. — Может, помирает, а я стану утра дожидаться... Поеду.
— Не дело городишь, — рассердился Иван. — Не отпущу. Разбужай мужиков, вместе тронемся.
— Пошто людей тревожить? Одна я...
— Делай чего велено. Запрягать пойду.
Иван встал.
Луша сочувственно поглядела на Семена, на Петра, которые похрапывали на полу, под одной дохой.
— Ладно, — вздохнула она. — Ложись, утречком двинемся.
Иван что-то проворчал себе под нос: то ли похвалил, то ли выругался. Луша задула свет.
Утром, когда все проснулись, Луши в избе не было. Оказалось, ночью верхом ускакала домой.
Она вернулась в село засветло, кинула Фросе поводья, вбежала в избу. За столом сидел свекор, прихлебывал из блюдечка чай, тетка Катерина вытаскивала из печки чугунок.
— Как Егорушка? — Луша сбросила полушубок, подбежала к люльке. Егорка лежал тихо, морщил нос, будто собирался чихнуть.
— Сыночек, мамку свою непутевую увидел, обрадовался! — счастливо проговорила Луша. — Здоровенький...
Она взяла его, закружилась по избе
— Верно, что непутевая, — заворчала тетка Катерина. — Вскочила в избу, здравствуйте не сказала.