Ведеркин явился к Антониде за лесом, который отец Амвросий посулил на новую школу. Она помялась, повздыхала, что Василий заругается, но все же отдала.
Ревком установил, кому работать на постройке, когда приводить лошадей.
И застучали топоры.
В эти дни у Лукерьи грянула большая радость: пришло письмо от родных братьев — Иннокентия и Ивана из Москвы, где они обучаются на военных курсах. Лукерья разволновалась, долго не осмеливалась разорвать конверт — держала письмо перед собой на столе, испуганно глядела на черные почтовые штампы...
— Аж из самой Москвы! Душа замирает...
Наконец, решилась. Письмо было написано чернилами, в два почерка — оба, видать, старались — и Кеха, и Ванюха... Сначала, как и полагается, шли поклоны всем деревенским. «Пишем, Луша, на твое имя, а то батьки однако опять нет дома, который год с винтовкой. И Петька такой же. Ты, сестренка, у нас всему хозяйству голова...» Тут Лукерья всплакнула. Братишки спрашивали как нынче отсеялись, какая в селе жизнь, какая стоит погода. О себе писали, что находятся в кремлевских курсантах, один раз Кеха стоял на часах у кабинета даже самого Владимира Ильича Ленина, а тот будто спросил, из какой он губернии, поинтересовался сибирскими морозами.
Братья желали тяте, Луше и Петру хорошего здоровья. В конце письма, в уголке, было приписано кривыми строчками: «Живет ли в селе тот гад, которого мы притащили из тайги?»
Лукерья не знала, как успокоиться. «Ничего не ведают братики о здешней жизни, не знают про наши тяжелые утраты», — с болью думала Лукерья, и снова перечитывала письмо. — «Кеха самого товарища Ленина видел, — думала она, — разговаривал с ним. Вот, как ему подфартило...»
Когда первый раз читала письмо, не придала значения кривым строчками в углу листка. Только потом сообразила, что это про Василия Коротких.
Письма заставляют размышлять, беспокоят душу и сердце, пробуждают воспоминания... Получишь коротенькое, будто нескладное письмецо, а сколько оно всяких вестей принесет! Прочтешь раз, прочтешь другой — и замечтаешься, словно наново проживешь былые годы: погорюешь давним, уже позабытым горем, порадуешься ушедшими, словно потускневшими, радостями... И хорошо станет — сладко и немного грустно. А то такие случаются письма — заставляют смотреть вперед, загадывать на будущее. Бывает еще, что в конверт как бы вложена одна только черная краска: все тебе представится в темном свете — сумрачное, печальное, тяжелое.
Лукерья получала в своей жизни только четыре письма — от мужа, от отца, одно написали те же Кеха и Ванюха перед отъездом в Москву. Это были хорошие, ясные письма. Они сладко трогали сердце, были полны живых, разноцветных красок.