Вспоминается мне еще один случай, относящийся к этому времени. Когда вместо ожидаемого наказания, вполне заслуживаемого, мы с братом Александром получили только легкий выговор. Это подействовало на нас необычайно сильно. Развозившись, мы разбили фаянсовую лампу, многолетнее украшение нашей гостиной. Мы и сами чрезвычайно огорчились и испугались, это была драгоценность дома, которая тщательно охранялась и зажигалась только в торжественных случаях. Мы почувствовали себя настоящими преступниками и ждали сурового наказания. Но каково было наше удивление и какую мы испытали радость и благодарность к отцу, не придавшему этому случаю особенного значения. Он только посоветовал заниматься своим делом и больше ничего. В такие моменты особенно скрепляются узы любви между родителями и детьми. Эти два факта глубоко врезались мне в душу и сильно привязали меня к отцу. Очевидно, что даже в этих естественных — в смысле любви — отношениях между отцом и детьми необходим постоянно приток свежей пищи для чувства, иначе оно или иссякнет, или становится равнодушно — теплым.
Прежде чем окончательно перейти к моей музыкальной карьере, мне хотелось бы сказать несколько слов о всех близких, которые исключительными чертами характера влияли на наше воображение. Так, вспоминаю я маленькую, худенькую старушку, мать отца. Чтобы нас повидать, она совершила далекое путешествие на лошадях, верст 400, в неудобном татарском фургоне. Мне было не больше 3–4 лет, но образ бабушки отчетливо запечатлелся в моей памяти. Я ясно помню ее кроткие глаза и милую улыбку. Она походила на монашенку, всегда повязанная черным платочком. Трудно было поверить, что эта маленькая хрупкая старушка выкормила таких славных и рослых детей. Еще трудней было подумать, что в ее маленьком теле и под ее скромной наружностью таится болыная — большая душа. Неудивительно поэтому, что ее взрослые сыновья, давно покинувшие родной дом, перенесенные в совершенно новую среду полученным образованием, свято хранили в душе образ любимой матери. Никогда не забуду, какое впечатление произвела на них ее смерть.
Один из них, талантливый врач, человек редких душевных качеств, был ей всецело обязан своей судьбой. В то время существовал отвратительный институт “ловчих”. Только злоба и человеконенавистничество могли его выдумать. Ловчий не знал жалости, его не останавливали ни горе, ни отчаяние, ни даже смерть родителей намеченных жертв. Ловчие забирали маленьких детей от 4‑х до 12-ти лет, отдавали их в кантонистские школы[125], а оттуда в вечные солдаты. В школе детей подвергали всевозможным истязаниям при нежелании креститься. Дети постарше иногда выдерживали все испытания, а многие, крещеные 4–6 лет, впоследствии немало терзались этим. “ Пойман — ник”, как называли такого ребенка, для родителей все равно что умирал. И если иметь в виду вышесказанное, то это было хуже смерти. Каждый третий мальчик в семье мог стать пойманником. Таковым был дядя Семен. Однажды под вечер в Павлоград приехали ловчие. Совершенно неожиданно нагрянули они в дом деда. Дядя Семен, тогда семилетний мальчик, находился в школе. Дома была бабушка, которая сразу догадалась, кто эти неожиданные гости. Она сделала вид, что ничего не понимает, радушно приняла гостей и на их вопрос, где ее мальчик, ответила, что сейчас его приведет. Это было в конце января или в начале февраля, самое неприятное время в том краю. Она вышла из дому налегке, чтобы не вызвать никакого подозрения, поспешно прошла в школу и там, опять — таки осторожно, чтобы не поднимать тревоги, вызвала мальчика и, ни слова не говоря, повела его за город, где верстах в шести — восьми жил ее знакомый. Ни леденящий холод, ни пронизывающий ветер не остановили ее решения. Дорогой она только заботилась о своем любимце, всячески охраняя его от холода и лишая себя даже той легкой одежды, в какой вышла из дому Мальчика она спасла, но сама получила воспаление легких, от которого долго не могла оправиться. Слабое здоровье не мешало ей в течение многих лет считать своим долгом хоть несколько смягчать участь заключенных в тюрьме и печь для них хлеб, который она по пятницам, независимо от погоды и несмотря на далекое расстояние, сама относила в тюрьму. И это делалось не от избытка, а часто в самых стесненных обстоятельствах.