Жар сердца теплится едва,
и солнце уж не в прежней силе;
стремглав из-под автомобилей
взлетают птахи и листва.
Опять скитаюсь невеселый.
Что, сердце? Вновь тоска сверх мер?
Как всюду, и на Кэ Вольтер
осенние деревья голы.
И города унылый вид
не оживят уже, понятно,
ни Сены масляные пятна,
ни мост, что копотью покрыт,
в чьи многовидевшие своды
дышали дымом столько лет
бесчисленные пароходы;
ни мокрый этот парапет,
где мальчуган уселся, глядя,
как скачет рядом воробей,
как волны бегло льнут к ограде,
а воздух все темней, темней…
Безлистый вяз дрожит всем телом
в ознобе сумрачного дня,
и как в гнезде осиротелом,
нет жизни в сердце у меня.
Чего хотеть? Бульвар тенистый
не сохранил уж ни листка.
Поблекли книги букиниста.
Темнеет и шумит река.
Кто знает! Может, постепенно,
как время, уплывают с ней
и Лувр, и мост, и эти стены,
и мальчуган, и воробей.