— Обещаешь?
— Стопудово. Все проходит, как сказал мудрец. Пройдет и это. Найдешь ей закрытое заведение, соберешь справки, отправишь по этапу. Заплатишь сколько потребуют. Это все фигня, поверь. Деньги очень облегчают бытие. Только сначала пусть подпишет дарственную. Кстати, ее мать не объявлялась?
— Я же говорила — ни разу! У таких, как она, ни детей, ни семьи. Однодневки. Удивительно, что отец купился. Знаешь, она дважды пыталась покончить с собой… там. Едва откачали. Татка…
— Возможно, это было бы лучше для нее.
— Для всех.
— Для всех. А как Пашка относился к Татке?
— Никак. Не помню. Сколько ей было… семнадцать? Соплячка! Спрашивал иногда, даже собирался навестить, я говорила: да-да, конечно, как-нибудь съездим, ее мама навещает. Ему было все равно, он был счастлив, что получил в руки компанию, пропадал на работе днем и ночью, сам знаешь. — Она помолчала, потом сказала: — Нелепо как-то все получилось…
— Нелепо. Но жизнь все равно продолжается. Помни, мы вместе. Иди ко мне!
— Проклятая сирень, у меня на нее аллергия, — пробормотала Вера. Помолчав немного, спросила: — Ты веришь в возмездие?
— Спи! — невпопад ответил Володя, прижимая ее к себе.
…Они были молодожены и все время целовались. Этот мир был словно создан для них — такой же щедрый на ласку. Тим, Тимофей (в честь прадеда) услышал от знакомого о заброшенной деревне, смотался посмотреть, с ходу влюбился и снял дом. Снял — громко сказано. Хозяйка Люба сказала: «Да живите сколько хотите! Мы с Любкой тут рядом, в другой хате». Любка была не дочь хозяйки, как Тим было подумал, а корова, по странной прихоти носившая то же имя.
— Представляешь, — сказал Тим Нике, — одноименная корова!
Деревня называлась Ломенка. Ломенка под Детинцем. Это была не столько деревня, сколько пчелиное хозяйство в прошлом, кооператив. Хотя и деревня тоже. Здесь оставалось еще с десяток-другой ульев, но держали только для себя. И столько же обитаемых развалюх под соломенными крышами, судя по пышным красным мальвам и золотым шарам вдоль тына. И несколько заброшенных — лебеда в рост человека во дворах, тусклые оконца, похилившиеся тыны. Разор и запустение. Старики ушли, дети разбежались, а пчелы одичали.
В их хате был земляной пол. Ника сбросила сандалии и прошлепала босиком через сенцы.
— Чудо! Просто чудо! — Она повернула сияющее лицо к мужу. — Тим, как ты его отыскал? Какой ты молодец!
Они снова целовались. В доме было прохладно и пахло мокрым мелом — Люба побелила печь. Печь светилась в полумраке голубыми боками. На столе стоял глиняный жбан с ромашками. С потолочной балки свешивались пучки сухой травы. Ника потянула один — на голову сыпанула труха и запахло терпко. Ой!