. Корми таблетками, запирай на ключ, подыскивай новый
пансионат. Она тут временно, не заморачивайся. Она — самая незначительная из твоих проблем.
— Что же мне делать? — снова спрашивает Вера.
— Взять себя в руки. Принять как данность. Держать удар. Полагаться только на себя. Ты хозяйка, ты главная, не позволяй никому, поняла? Ты была за спиной у Паши, теперь ты на виду. Под прожектором. Одна. Володя не в счет, слабак, временный попутчик. Будь осторожна. Ты идешь по канату, без зонтика, внизу орущая толпа. Я понимаю, это не твое — если честно, тебе всегда было наплевать на эту чертову компанию, ты вообще собиралась стать художницей. Ну, так продай ее к черту! И живи в свое удовольствие. Путешествуй, купи картинную галерею, ищи таланты. Торговля — это скучно, даже торговая реклама — скучно. Уходи.
— Думаешь, получится?
— Получится. Представь себе физиономию Володи, когда ты скажешь ему, что собираешься продать компанию. Ради этого одного… Дурак ведь!
— Не получится, — говорит Вера. — Ты же понимаешь, что ничего не получится. Дурак. А Паша… — Она вздохнула невольно. — Паша…
— Это уже неважно. Он свое получил. Понимаю. Все я понимаю. Но помечтать можно? — спрашивает женщина из зеркала. — А потом, всегда случается «вдруг», понимаешь? Ты мечешься в поисках выхода, сходишь с ума, бьешься головой в глухую стену, и вдруг видишь, как приоткрылась дверь! Поняла? Чудо — приоткрылась дверь! И тогда нужно прыгнуть, поняла? Прыгнуть в приоткрытую дверь. Собрать чемодан и… фьють! Или черт с ним, с чемоданом, прыгнуть с пустыми руками, не оглянувшись, не раздумывая, бросив к черту барахло. Только тебя и видели. Свобода!
Вера залпом выпивает коньяк, утирается рукой, говорит:
— Поняла. — Подумав, добавляет: — И не убежать ведь, некуда! Тупик.
Женщина в зеркале пожимает плечами. Вера думает, что она снова скажет: «Помечтать-то можно?», но она молчит, только смотрит с сожалением, как кажется Вере. Обе вздрагивают, когда раздается звонок в дверь. Пришел дядя Витя.
С букетом и конфетами. Вера открыла, он шагнул через порог, широко улыбнулся, сказал:
— Не помешаю?
Вера оторопело кивнула, бессмысленно глядя на его фальшиво-радостную физиономию, на внимательные глазки-буравчики, на темный склеротический румянец на выпирающих скулах, на пегие крашеные прядки, упавшие на лоб. Ее передернуло, она вдруг вспомнила, что видела его в ресторане с молоденькой девчонкой. Старая плешивая обезьяна! Друг дома, доверенное лицо мамы. И парфюм тошнотворный, сладкий, как у старой проститутки…
— А я думаю, дай загляну, поддержу Верочку, не чужие ведь, — проблеял дядя Витя, с улыбкой ее разглядывая.