— Сань, — Горька вздохнул, — а что если нам вернуться? Тут всего три тысячи километров. За полгода дойдём, а там… там всё уже улеглось. Обоснуемся в лесу и будем просто жить…
— Я почти и забыл, как это — просто жить. Да и помнил ли?..
— Ты не ответил, — требовательно сказал Горька. И Сашка ответил — но ответил вопросом:
— Ты хочешь вернуться?
Они смотрели друг другу в глаза несколько секунд. Потом Горька засмеялся невесело:
— Ты же знаешь ответ, зачем спрашиваешь?
— А ты зачем спрашиваешь? Скажи, ты, вот ты — когда-нибудь не думаешь о мести? Вот чтобы у тебя совершенно этого не было в мыслях?
— Никогда, — тихо сказал Горька. — Столько лет прошло, а я до сих пор иногда… даже не во сне, наяву — закрываю глаза и вижу… — он вздрогнул. Сашка быстро положил ему руку на плечо — Горька вздохнул, как всхлипнул.
— Вот так, — резюмировал Сашка. — Вопрос снят с повестки дня. Мы тут не по приказу, а… ну, по велению души, если предположить, что она у нас ещё осталась.
— Столько лет… — тоскливо сказал Горька. — А если мы проиграли войну? Если мы последние люди в Галактике, которые сопротивляются? Если…
— Это ничего не меняет, — твёрдо подчеркнул Сашка. Они снова посмотрели друг на друга — и рассмеялись вместе.
— Поменялись ролями, — сказал Сашка. — Ты всегда так — приходишь и оттягиваешь на себя тоску.
— Тебя, по-моему, ещё что-то беспокоит, — проницательно заметил Горька.
— Так… — Сашка подался вперёд, обхватил руками колени. — Хотелось бы мне точно знать — где мы сейчас и где основные гарнизоны обезьян. Мы ведь два месяца по чащам отсиживались после той погони, небось, всё поменялось… Жаль рацию кокнули.
— Новую достанем, получше, — махнул рукой Горька. — А что до остального… может, Люську попросишь?
— Да ну… — покачал головой Сашка. — Она после каждого раза пластом лежит сутки… Может, лучше давай прикинем на твоих палочках?
— Балушки, — махнул рукой Горька.
— Если б не твои балушки — нас бы прошлой осенью — как лягву на кочке даванули бы.
— Совпадение, — возразил Горька. Сашка подтолкнул его:
— Ну давай, давай, я ж вижу — тебе самому до смерти хочется!
— Ничего-то от тебя не скроешь, — проворочал Горька, усаживаясь со скрещенными ногами и запуская руку в карман, подшитый к изношенному ремню.
Оттуда он достал горсть небольших — пару сантиметров на сантиметр каждая — палочек из орешника с тщательно вырезанными ножом и окрашенными бурым рунами. Таким гаданием Горька Белкин начал увлекаться ещё до того, как началась их эпопея — ещё малышом, ему рассказал об этом и показал кое-что англосакс-офицер из гарнизона. С началом же партизанщины руны стали давать странный эффект.