Снова подняв факел выше, Сашка различил высоко под потолком — по обе стороны коридора, над головами каменных воинов — бегущие строки букв, высеченные в камне. Он нечётко, но вроде бы помнил, что записи в городах Рейнджеров встречаются нечасто (большинство учёных считали, что пра-цивилизация стояла настолько высоко, что практически перестала нуждаться в записях информации в каком бы то ни было виде) и они до сих пор не расшифрованы. Видимо, и это была одна из таких.
— Смотри, — шепнул Сашка.
— Вижу, — так же шёпотом отозвался Горька.
— Дёрнуло меня — тащиться с тобой, — голос Сашки звучал слегка нервно.
— Не боись, — Горька подмигнул, — выберемся. Дойдём до конца и повернём.
— Ага, идти-то совсем ничего осталось, — согласился Сашка, — буквально туда и обратно… ах ты!!!
Он едва не заорал от страха. Горька со свистом втянул воздух. Факельное пламя дрожало на стенах, полу и потолке — может быть, впервые за тысячи… десятки тысяч?.. лет освещая то, что было впереди.
На юношей глядело лицо. Оно было благородным, прекрасным, одухотворённым, но в то же время в больших глазах странноватого пурпурного оттенка читались горечь и боль — они были, как муть в чистой воде — а правильные черты искажали сдерживаемые ненависть и гнев.
Горька выдохнул и сказал чуть дрожащим голосом:
— Картина. Это просто картина, Саш.
Ощущая явственную дрожь в ногах, Сашка тоже перевёл дух. Конечно же — картина. Написанная талантливым художником, почти живая — но только картина…
Юноша, золотистые волосы которого развевались по ветру, одетый в полный кольчужный доспех, стоял на фоне чудовищной битвы. Заходило большое зеленоватое солнце. Груды порубленных тел высились, как жуткие рукотворные холмы. Волна бронированных всадников, явно не-людей, верхом на каких-то ящероподобных двуногих животных, с длинными копьями наперевес атаковала построившихся ромбом пехотинцев, могучих светловолосых великанов, часть из которых закрывалась большими миндалевидными алыми щитами и выставила копья, а часть стреляла из больших луков.
Обшитые чешуёй сапоги юноши до середины голеней были погружены в кровь. Он стоял среди трупов всадников и их животных. Левой рукой протягивал вперёд отрубленную клыкастую голову с плоским носом, держа её за длинные редкие волосы, а правую держал ладонью вверх, с растопыренными пальцами. То ли просил что-то дать ему, то ли протестовал бессознательным жестом, не желая продолжения бойни, то ли был это всего лишь жест отчаянья…
Смотреть на него было страшно и почему-то стыдно. "У него тоже всё отняли, — бессвязно подумал Сашка. — Он не хотел убивать, ему пришлось делать это… и он хочет понять, как это получилось и что теперь делать, как жить…"