— Не стреляйте, — жалобно повторил повар. — Я никогда ни в кого не стрелял, я сдаюсь…
Голос его осекся. Он внезапно понял тёмным перепуганным разумом, что перед ним стоит существо, для которого уже давно нет понятия "сдаюсь". В юного человека, одетого в узкую крутку без рукавов и широкие кожаные клёши со шнуровкой, не было ни сожаления, ни сострадания, ни любопытства — ненависть и голод. Ноздри землянина раздувались, верхняя губа приподнялась — как у зверя.
— Что там, Мир? — спросила выпрыгнувшая из-за прицепа Машка. Повар повернулся к ней, рассчитывая, может быть, что у девушки легче найти сочувствие — но на его беду движение это вышло слишком резким. А любое резкое движение могло быть лишь попыткой нападения. Коротко рыкнув, Мирко нажал на спуск — длинная очередь в упор опрокинула тушу джаго внутрь прицепа. Машка изящно, почти балетно, скакнула внутрь, и изнутри раздался её звонкий голос:
— Мирко, хлеб! — что-то весело загремело. — И каша!
— С мясом? — настороженно спросил Мирко. К мясу, употребляемому джаго, следовало относиться осторожно. Очень осторожно.
— С рыбой!
— Ух! — Мирко махнул рукой: — Сюда все!
Он вскочил внутрь, поскользнулся в луже крови, падая, оттолкнулся рукой от окровавленного пола, так и не упал окончательно. Положив автомат рядом с плитой, разломил протянутую буханку серого хлеба и начал есть, откусывая поочерёдно огромные куски из правой и левой руки…
…Весёлый шум и выкрики неслись от прицепа. Слушая их, Сашка улыбался. Он полулежал в кювете недалеко от убитого спецназовца и внимательно осматривал дорогу в обе стороны.
Мягкие шаги заставили его повернуться всем телом. Подошедший Горька в одной руке держал дикий сэндвич — хлеб, сырая мороженая рыбина и консервированные овощи — а другой протягивал Сашке картонную тарелку, полную зеленоватой каши, жареной рыбы, тех же овощей, с огромным ломтем хлеба сверху.
— На, поешь. Я посмотрю, — Горька присел, продолжая есть, но держа теперь в правой руке свой автомат. Приняв тарелку, Сашка с благодарностью посмотрел на профиль своего лучшего друга — жуя, Горька посматривал по сторонам.
— Не сердись на ребят, — сказал между тем Белкин, проглатывая кусок, — все очень голодные.
— Ерунда, — Сашка нагнулся над едой. — Думаю, это всяко вкусней, чем жевать травинки?
— Значительно, — засмеялся Горька. Отряхнув руки, он достал обрез помпового ружья из-за спины, озабоченно покачал головой. Кожа, покрывавшая рукоять на месте лихо отпиленного приклада, вытерлась. — Нужна новая обшивочка…
— Сдери скальп, — Сашка кивнул на труп рядом.