Прошло ещё несколько дней. Жизнь отряда шла ни шатко, ни валко — за последние пять суток никто ничего не предпринимал, только неутомимый бродяга Горька совершал новые и новые походы по окрестностям, утверждая, что нога нуждается в разработке и физзарядке.
— Оторвать бы тебе ходилки по самое немогу! — сказал как-то в сердцах Сашка, но Горька лишь расхохотался в ответ. — И как ты его терпишь, Галь?! Его же утопить — самое разумное!
Но Галя твёрдо знала, что ей достался лучший на свете парень…
…Горька видел, что у волков уже появились щенки. Одно логово располагалось километрах в десяти к северу от постоянного лагеря — его разбили на ветках огромнейшего дуба довольно далеко от базы. Волчица не подпускала даже близко к щенкам ни Горьку, ни папашу-волка, но охотно принимала добычу — пара мужского пола часто сидела бок о бок над логовом, наблюдая за тем, как играют шесть толстолапых, большеголовых и неуклюжих серых зверьков. Волк против компании человека не возражал. Изредка он вздыхал совсем как человек, смотрел на Горьку так, словно спрашивал: "Вот видишь, что она делает?! Своих детей посмотреть не даёт!" Горька утешал его, поглаживая по холке, груди и трепля уши. Иногда они вместе охотились, иногда Горька плавал, а волк посиживал на берегу и сторожил.
Этим утром Горька явился к логову, издалека посвистывая песенку, которая нравилась волкам — простенькую "Песенку про дождь", которую помнил с самого детского детства. Он знал, что в целом это не требуется — волки издалека узнавали его по запаху — но почему бы не доставить друзьям удовольствие?
Он добрался до холма, в противоположном склоне которого была выкопана нора. "Папаша", кажется, был в отлучке — наверное, на охоте, по крайней мере, на холме никто не сидел. Мягко ступая по траве и улыбаясь, Горька взбежал на холм и, плюхнувшись на живот, выглянул над краем.