…Бранка закричала. Мирко продолжал двигаться — он стоял на коленях, обливаясь потом. Когда два года назад они с Бранкой в первый раз переспали друг с другом — им исполнилось едва по тринадцать — этот крик его до такой степени перепугал, что он едва не стал импотентом. Но с тех пор многое изменилось — и Мирко слышал в крике ликующий восторг…
…Едва ли кто-нибудь из них всех сейчас думал о войне, смерти, боях и крови. Всё вокруг состояло лишь из любви — зримой и весомой. Бывают такие моменты, и они — эти мгновения — не дают миру даже в самые страшные дни превратиться в одну жуткую и бессмысленную бойню. Эти момент — и память о них! — сохраняют в человеке — человека — и надежду на то, что всё ещё будет хорошо в будущем… если не для тебя — то для чудесного существа, тихо дышащего тебе в плечо, девушки, которую ты будешь защищать, пока есть силы.
Пока случаются в твоей жизни такие мгновения — смерть бессильна.
Стоя на коленях — воды было по пояс — Горька, насвистывая, отмывался с глиной. Привычку свистеть при мытье он приобрёл сам не помнил когда и почему — кажется, свистел при мытье ещё когда мылся в ванной. Была ванная — сейчас проточная вода и глина. И ничего. Жить можно.
Не в порошок. Только в порох, подумал он, растирая предплечья. А до ванн ещё доживём.
Мокрый, увесистый шлепок едва не обрушил парня физиономией в воду. Он сердито обернулся и увидел улыбающегося Сашку. Тот держал в руках обмылок, а улыбка — улыбка была грустная…
— Держи.
— Это же… — Горька провёл ладонью по воде. — Это же Анюткино мыло… в смысле, я… — он непривычно для себя смешался, хлопнул по плечу, убив ни в чём не повинную мошку.
— Знаю, — Сашка снова улыбнулся. — Ну так что с того? Носить его с собой так же легко, как кусок раскалённого железа. И в конце концов, мыло ведь существует, чтобы мыться.
— Спасибо, — Горька принял на мокрую ладонь кусочек мыла в пять сантиметров длиной. Понюхал его, словно цветочный букет. — Розы…
— Да, розы, — Сашка отвернулся. — Помнишь, мы нашли ящик.
— Спасибо, — повторил Горька. — Я лучше Гале отдам, ладно? — он понял, что эта мысль очень хорошая — и встал.
— Конечно… Везучий ты, Горь. Я бы Анютке не знаю, что отдал, только чтобы она была жива. Я вот всё… я думаю всё, хорошо ли ей было со мной.
Горька, который уже собирался уйти, круто повернулся к другу, взбурлив воду.
— А ты не думай, — резковато сказал он, — а то спятишь! Я за тобой уже давненько странности замечаю…
— Помнишь, как нас зимой по болотам гоняли? Мы нашли сарай, а там — мёрзлая картошка. По три картофелины на каждого. Помнишь, как жрать хотелось? Мы разделили их честно. По три. Помнишь?