Пробуждение было болезненным. Он с трудом разлепил глаза и несколько минут таращился в пустоту, прислушиваясь к ноющему телу. Болела каждая косточка, кожа зудела, живот сводило от голода. Скромные запасы продовольствия, которые он взял с собой, подошли к концу, а раздобыть пищу в глубине джунглей оказалось делом непростым. Кааш удовлетворялся тем, что находил, но Николай всерьез мучился от голода. Он с трудом повернулся на бок и поискал глазами проводника.
То, что он увидел, заставило его вскочить на ноги и забыть о собственном самочувствии. Кааш лежал с раскинутыми в стороны руками, весь в крови, и неподвижно смотрел в небо. Его грудная клетка была разворочена, внутренности выдернуты. Николай зажмурился от ужаса. Его била дрожь.
Стоило ему поднести к лицу руки, чтобы утереть пот, как он увидел, что они по локоть залиты кровью. Кровь впиталась в ткань рукавов, засохла на ладонях, забилась под ногти. Он весь был забрызган кровью! Посреди поляны, измазанный кровью, стоял майяский бог. Николаю показалось, что Ах Пуч улыбается. Он упал без чувств.
Очнувшись, он заставил себя подняться на ноги. Снял окровавленную рубашку, кое-как умылся. Кааш научил его различать в сплетениях лиан безвредные водоносные стебли. Свое окровавленное сокровище он завернул в пончо Кааша и затолкал в рюкзак, потом прочел над мертвым телом короткую молитву и, не выбирая дороги, поспешил прочь от проклятого места.
Думать о том, что произошло ночью, он боялся. Сейчас он мог только бежать — бежать все быстрее, продираясь сквозь дебри, как будто так он мог убежать от случившегося. О том, куда он бежит и что будет дальше, Николай не думал.
Сколько прошло времени, он не знал. Пять часов, день, два? Несколько раз он терял сознание от усталости и голода. Теперь, когда с ним не было Кааша, о том, чтобы раздобыть хоть какую-то пищу, не могло быть и речи. Он брел сквозь ненавистные джунгли, хотя давно потерял веру в спасение, и не мог остановиться. Остановиться означало окончательно признать поражение, иначе говоря, умереть. Ноги заплетались, внимание притупилось, он брел, как пьяный, не понимая, куда идет. Иногда он пугался, что забывает наносить зарубки на деревья, и делал их слишком много. Эти зарубки он придумал, чтобы случайно не наткнуться на тело Кааша.
Он шел, волоча за собой рюкзак, а вокруг, сливаясь и кружась, мелькали стволы, мхи, листья, цветы, бабочки, попугаи. Наконец, все сдвинулось, как в калейдоскопе, поплыло, он стал оседать и полетел все ниже, ниже, пока не ударился головой о корень.