– Нет.
– Иди рассказала мне, что могла, о вашей ситуации, но почему бы вам не объяснить все самому? – спросил он, приветливо глядя на Тома, но не в силах скрыть недоверие. Он жестом показал Иди, чтобы она начинала разливать чай, и, когда та занялась этим, Тому ничего не оставалось, кроме как рассказать Валентайну историю своей жизни, которая состояла всего из пяти месяцев унылых дней и тоскливых ночей, проведенных на больничной койке в мучительных попытках вернуть утраченные воспоминания.
Валентайн сидел и молча слушал человека, нарушившего размеренное существование, однообразие которого Эйб изо всех сил поддерживал минута за минутой с того ужасного дня четыре года назад, когда до них дошла весть о гибели Дэниела. Его прекрасный, талантливый, умный сын, который и мухи никогда не обидел, все же посчитал своим долгом взять в руки оружие, чтобы защищать страну, которая стала домом для его семьи два поколения назад.
«Сэр, мой тяжкий долг – уведомить вас, что мы получили рапорт из военного ведомства о смерти…» Он не стал читать дальше и уже не обращал внимания на светлоглазого парня, который доставил телеграмму им с Иди. Дочь и парень с телеграммой стояли по разные стороны двери и смотрели на него, а он повернулся к ним спиной.
Он вспомнил теперь, как не удавалось – без сомнения, просто не хотелось – осознать всю чудовищность того, что он прочел в этой первой фразе, и в результате он молча направился прямо в рабочую комнату, чтобы начать раскройку ткани по лекалу, чем потряс Иди. Возможно, если ему удастся забыться в успокаивающем скрежете ножниц, разрезающих дорогую ткань по белым меловым линиям, вместе с мелом исчезнет и правда той телеграммы. Эти линии никогда не подводили – он всегда руководствовался ими, на них можно было положиться. А потом он услышал тихий голос. «Их можно стереть, – сказал голос. – Как Дэниела».
Дэниел был таким же надежным и твердым, как белый мел Эйба, и оказался таким же уязвимым, когда немецкая пуля при обстреле попала ему в шею, как они узнали потом. В те дни, когда Эйб ощущал прилив оптимизма, он думал о том, что Дэниелу повезло – он умер мгновенно: не было ни боли, ни оторванных конечностей, ни кровотечения, ни пустых утешений товарищей, пока жизнь постепенно уходит. В одно мгновение его мальчик был здоровым и полным сил, а через секунду его уже не было, его тело превратилось в пустой сосуд, как стреляные гильзы, валяющиеся на поле боя.
– Хм? – промычал он, очнувшись от воспоминаний и отрываясь от тарелки.
– Отец, ты слушаешь? – повторила Иди, тревожно хмурясь.