В Али-Байрамлы (сейчас этот город называется Ширван) у нас были самые тяжелые сборы. Дорога туда из Баку лежала через саж-завод — предприятие, производившее сажу. Когда ветер дул с Каспия, вся эта черная жуть слоями ложилась на шоссе. Достаточно было проехать по дороге один раз, и отмыться становилось совершенно невозможно. Опускаешь в тазик с водой руки — а рук через секунду уже не видно.
Плюс — совершенно невероятное, прожигающее насквозь солнце. Насквозь — в буквальном смысле этого слова. Когда мы после гонки шли в баню, на спинах у всех были выжжены номера — солнце прожигало их сквозь майки. На пляжах, хоть мы не так часто туда выбирались, местный народ сбегался смотреть на удивительный «велосипедный» загар — от середины плеча, там, где заканчивался рукав майки, и от кромки велосипедных шорт.
Я мучился сильнее других, поскольку был блондином. На сгибах рук кожа порой обгорала так сильно, что обнажалось мясо. Помню, одна бабушка подошла ко мне на пляже и спрашивает: «Сынок, отчего это руки у тебя такие?» А я ей отвечаю: мол, вместе с братьями целый день торгуем на солнце пивом — вот руки и обгорают, когда кружки клиентам из окошка протягиваешь. Как она над нами смеялась…
* * *
Команда тоже была многонациональной. В ней был еврей из Одессы, украинец — из Киева, латыш Харис Сазонов — из Риги, Томас Тыну из Эстонии, еще один гонщик из Западной Украины и я. Однажды поздним вечером мы всей компанией приехали в Али-Байрамлы и отправились искать чайханщика — чтобы он нас покормил. Нашли, он открыл чайхану, стал накрывать для нас стол, ставить какую-то еду.
С утра велосипедисты всегда берут с собой бачок с питьем. По тем временам это был сладкий чай с большим количеством сахара — вместо глюкозы. В Азии сахар не такой, как у нас — обычно он наколот мелкими кусочками и стоит на столе в специальной плошке. С одним таким кусочком гость иногда сидит весь вечер, обмакивая его в несладкий чай и смазывая язык.
Когда мы поели, расплатились, чайханщик, который все это время стоял у стены, уже явно был настроен на то, чтобы поскорее от нас отделаться и закрыть чайхану. В этот момент Харис Сазонов, наш рижский интеллигент, вставая из-за стола запустил в сахарницу руку, выгреб оттуда весь сахар и пересыпал его себе в карман галифе.
Глаза у чайханщика выкатились наружу и стали наливаться кровью. Увидев это, я даже не понял, а скорее почувствовал, что сейчас случится что-то страшное. Вскочил и сквозь зубы говорю своим: «Уносим ноги. Немедленно!»
Сазонов так и не понял, что случилось. Всю дорогу недоумевал и переспрашивал: