После долгого – не меньше пятнадцати минут – спора судья соглашается сделать перерыв на ланч. Заседание возобновится в час.
Я не понимаю, ради чего Сандер это все затеял. Когда он говорит, то никогда не нервничает и не заминается, подыскивая слова. Он всегда знает, что надо говорить.
На прошлом заседании адвокат говорил о том, что я знала и что не знала, о том, что я делала, и чего не делала. Сандер предпочитает говорить о том, чего я не делала.
Например, в тот день, когда мы с Себастианом поехали вместе в школу. Утром я пришла к Себастиану домой и была внутри одиннадцать минут. Мой приход и уход запечатлели камеры. Но никто не знает, что происходило, пока я ждала Себастиана в прихожей. Ждала ли? Разве это возможно? Обвинитель считает, что за эти одиннадцать минут я успела сделать много чего. Сандер утверждает, что я просто ждала. Одиннадцать минут – это довольно долго. Целая вечность. Разве мне так не кажется? Неужели я только сидела в прихожей, сложив руки на коленях? Не проверяла мобильный? «Фейсбук» или «Инстаграм»? Снэпчат? Не послала ни одного смайлика? Не оставила после себя ни одного камушка, ни одной крошки хлеба, как Гензель и Гретель, когда отец завел их в лес, чтобы дети не могли выбраться и умерли с голоду. Нет, к сожалению, ответ «нет». Это неподходящий для «Инстаграма» момент.
Первая неделя судебного процесса, пятница
После ланча и после того, как адвокаты жертвы сказали положенные «справедливо», «закономерно», «целесообразно», «намеренно» и «умышленно», остается пятьдесят минут до окончания заседания и начала уик-энда. Сандер снова изображает раздражение.
– Это неприемлемо, – говорит он ехидным голосом. – У нас совсем не осталось времени на наше выступление.
Сначала я думаю, что судья будет протестовать, но он только кивает и говорит, что на сегодня заседание закончено. Обвинение не возражает. Мы встаем, собираем папки, ручки, бумаги и сумки и выходим из зала раньше запланированного.
Теперь можно начинать ждать понедельника. Машина из следственного изолятора еще не прибыла. Мы ждем ее в выделенной нам комнате. Я, Сандер, Фердинанд и Блин. Все хотят домой, но ни Фердинанд, ни Блин не отваживаются отпроситься пораньше. Сандер меряет комнату шагами, потом поворачивается к Фердинанд: «Я хочу, чтобы ты проверила, как идут переговоры между родными Денниса Оруэмаса и адвокатами Фагермана».
В школе Себастиан первым застрелил Денниса. Газеты раздули из этого шумиху, потому что первой жертвой стал темнокожий. Но Себастиан не был расистом. Дело было не в цвете кожи. Дело было совсем в другом. И хотя журналисты и пытались представить это убийство как вызванное расовыми мотивами и писали, что жители Юрсхольма ненавидят тех, кто на них не похож, на самом деле родители учеников никогда не возражали против детей из других районов. Даже наоборот. Зазнайка Самир и парочка темнокожих ребят хорошо смотрелись на фото на аккаунте гимназии в «Инстаграме», как фотография с рынка в Марракеше хорошо смотрится на политкорректной страничке моей мамы. Такие ученики – доказательство (с фильтром или без), что школа высоко ценит разностороннее образование, толерантность, отсутствие предрассудков и свободное время.