Привыкала Вика к чужому дому тяжело. Все время хотелось домой к маме с папой. Она почти каждый день заезжала к ним после работы. Рассказывала все новости, пока мама разогревала для нее еду, ужинала и уезжала в свое новое жилье, к которому она никак не могла притерпеться.
Квартира была малометражной, построенной условно осужденными, тесной и захламленной. В комнате пять дверей: одна выходила прямо в крошечную четырехметровую кухню, две другие — в коридор (говорят, что вторая дверь в коридор была сделана в поздних проектах жилья специально для покойников, а первоначальный проект имел только одну дверь, но чтобы вынести гроб, его приходилось ставить почти на попа), четвертая вела в кладовку, а пятая — на балкон. Балкон выходил во двор, так густо засаженный деревьями, что Вике казалось, что она живет на даче.
У них с мужем теперь был один общий шкаф для одежды и один письменный стол на двоих.
Владимиру пришлось освободить три ящика стола для нее. Она хотела привезти стол из дома, но ставить его было некуда. Она так и сказала ему: «Придется тебе освободить для меня половину стола». Освобождал стол он с раздражением, неохотно, перекладывал свои инструменты: старый фотоаппарат, бинокль, альбомы с фотографиями — в посылочные ящики из фанеры. Ничего не убиралось. Он снова все вытаскивал прямо на пол и опять запихивал. Поставил ящики под столом к батарее: один на другой.
Его бесило то, что Вика не только работала за его столом, но и постоянно превращала его в туалетный столик, сидела за ним и наводила марафет. На нем вечно валялись ее крем, помада и тени. Она частенько ставила на него пузырек с жидкостью для рук, что в те годы продавали в аптеке, — и глицерин, смешанный с нашатырем, стекал по гладким бокам пузырька, оставляя на столе мокрое маслянистое пятно, резкий запах которого возвращал его с небес к действительности. Он стал стелить на стол газету, чтобы предохранить свои бумаги от жирных пятен. Вику это злило — и она сдергивала газету со стола, комкала ее, пачкая намазанные кремом руки типографской краской, шла в ванную, мыла там ладони, приходила — и снова ставила на письменный стол флакон с глицерином, оставляя блестящий жирный кружок на поверхности органического стекла, покрывавшего поверхность стола. Супруг не выдерживал и взрывался. Иногда она сама после его гаек, шурупов, диодов и рыболовных крючков стелила на стол газету — и тогда он смеялся после, ловя ее за серые загрубевшие локотки, которые она потом вынуждена была разглядывать в зеркале и оттирать той же маслянистой жидкостью для рук.