— Что ты там будешь делать одна без языка? Я тебя туда не пущу! Ты никуда не поедешь!
— Я не твоя собственность! Я не собираюсь гробить свою жизнь и быть приложением к тебе. Это же профессиональный рост… И вообще нормальные люди радуются такой возможности! — парировала Вика. — Эти твои выпивоны и друзья-алкоголики, тянущие из тебя деньги, шляния непонятно где… И дома ты ничего не делаешь, только жрешь! Тебе можно все, а мне ничего… Ты и женился на мне из-за отца. Матушка твоя решила с рук сбыть, пристроить! Мне вообще все надоело!
Дальше все завертелось, как в фильме ужасов. Сухой треск халата, будто отдирают скотч от катушки; боль в руке, которую скрутили и пытались вывернуть, точно руль машины, занесенной влево, что неожиданно повело на глинистой дороге… Она попыталась выскочить в подъезд, но муж, как страж, стоял у двери… Отшвырнув ее и пнув ногой, схватил за волосы и стал раскачивать ее голову из стороны в сторону, точно качели…
— Надоело!
— И зачем я только связалась с тобой! — Она вырвалась, ударив его кулачком, и понеслась к балкону их второго этажа, который находился над навесом, ведущим в подвал: с него можно было спрыгнуть. Но балкон надо было еще открыть: тот был заклеен на зиму лейкопластырем.
Дальше она смутно помнит, что было… Дверь на балкон не открывалась.
Поясницу обожгла острая боль (после она узнает, что это было шило), и, уже плохо понимая, что с ней происходит, ударила керамической вазой в окно, смутно проблескивающее сквозь серую пелену тумана, застилающую глаза, — и услышала веселый звон стекла, рассыпающийся хрустальным смехом наяд. Руки ошпарили новые всплески боли и, не помня себя, рванулась в образовавшуюся брешь замкнутого пространства, обмирая от страха, догадки о непоправимости случившегося и боли; прыгнула из окна на крышу лестницы, ведущей в подвал, неловко взмахивая тонкими руками, по которым проворно стекали алые ручейки. А затем скакнула на асфальт, обдирая нежную кожу лодыжек и бедер до мяса и чувствуя, как кромешная темнота заволакивает сознание.
Очнулась в больничной палате, над головой медленно кружился серый потолок: казалось, что трещины на нем, будто ветки деревьев средь зимы, которые качает ветер.