Через два дня у ребенка поднялась температура — и его забрали в реанимацию с диагнозом «пневмония». Потом в выписке написали, что внутриутробная, но Вике казалось, что его застудили в роддоме. Она один раз видела, как дети лежали без одеял. Но все обошлось, малышу оперативно прокололи антибиотики, и через три с половиной недели они были дома.
Вика утонула в материнстве. Только сын занимал ее теперь. Все другие темы перестали для нее существовать, только, как ребенок ел, спал, какал и что сказал врач. Лишь ее мальчик, заслонивший собой все, как приближенный к глазам предмет. Только этот маленький идол, которому она должна была поклоняться, не только подчинивший ее жизнь, но и всосавший ее в себя вместе с молоком, которое он все время пил, сладко причмокивая крошечными губами. Жизнь стала тесной, как подростковое платьице, в которое пытается влезть взрослая женщина. Она пеленала, стирала, кормила, качала, подогревала питательные смеси. Другие люди проходили теперь в ее жизни транзитом, как размытый фон в портретной фотографии хорошего фотографа.
Через месяц после родов у нее началась депрессия. Ее все время клонило в сон. Лишь только ее голова касалась подушки, она проваливалась в небытие. Сны были цветные, но какие-то бессюжетные. Мыльные пузыри летали, переливаясь радужной пленкой, — и бесшумно лопались. Некоторые раздувались до гигантских размеров, и ветер причудливо менял их форму: точно гигантские амебы плавали под микроскопом. Шары сменялись блестками на воде: золотые зайчики, купавшиеся в солнечном свете, превращались в багрово-красные пятна на закате, что вскоре становились разноцветными бликами на темной воде, родившимися то ли от огней проплывающих теплоходов, то ли от праздничных фейерверков, расцвечивающих небо тысячами падающих звездочек. С новым криком сына она выныривала из небытия, доли секунды вспоминая, где она и почему кричит ребенок, и шла его кормить или качать. Меняла памперсы или пеленки. Двух часов сна ей явно не хватало. Глеб спал теперь на диване в гостиной, объясняя это тем, что он не может идти на работу не выспавшимся. Она не протестовала, жаркое тело рядом мешало ее краткосрочному забвению. Иногда она засыпала прямо за обеденным столом, где на скорую руку сама перекусывала. Просто клала голову на стол на одну минуточку, чувствуя, как слипаются ее глаза, — и исчезала. Очнувшись от короткого забытья, мучительно выходила из оцепенения, искала мутный рассвет, а находила брызжущее в окно солнце, слепящее воспаленные глаза и собирающее пыль в своем луче, точно пылесос.