Командиру пришлось приглашать особиста на очную ставку с нами. Тот нехотя поверил своим глазам, но не отказал себе в удовольствии проверить наши документы, а потом с тяжелым вздохом удалился. На пороге он произнес:
– А я-то шифровальщице не поверил, что пять раз передано слово «х…». Я ей сказал, что у нее на уме «х…» – не замужем еще. А глядя на вас, товарищи офицеры, удивляюсь тому, что вы еще что-то, кроме этого слова, передать умудрились.
Старпом возмутился:
– Не надо передергивать, это было три бутылки шила и пять часов назад, тоже мне, психолог!
Командир, примирительно помахав рукой, закрыл дверь за особистом, и мы продолжили.
В шесть утра лодку подпустили к пирсу. Мы долго обнимались, расставаясь, быть может, навсегда. Командирский уазик доставил нас до вчерашнего КПП.
Вчерашний же матрос неожиданно поклонился нам в пояс:
– Ну, спасибо вам, товарищи офицеры! Теперь я знаю, что такое наручники и застенки родины, меня всю ночь допрашивали и били. А я даже не знал, кто вы и откуда взялись. Излагал, как все было, а мне не верили. Я рассказал, что пришли два офицера, один украинец. Вы же назвали свою фамилию – Конгнито, я запомнил, хоть и трудная. На «о» заканчивается, значит, украинская. А они кричали, что только дурак не отличит чистокровную американскую фамилию от хохляцкой, – и захлюпал носом.
Старпом по-отечески похлопал его по плечу и по-доброму утешил:
– Не плачь, матрос! В тридцать седьмом тебя на рассвете уже расстреляли бы, а тут даже с вахты не сняли. Тебе повезло, по сравнению с теми, кто вчера мои сигналы прочесть не смог. Вот за них помолись, сынок! – и решительным шагом направился к лодке. Ясно видимый спиртовой шлейф стелился за ним, как плащаница русского витязя, спешащего ввязаться в бой с печенегами.
Через два часа боцман и сигнальщики знали азбуку Морзе лучше, чем ее изобретатель.
То, что Туманов купил лодку в прошлый приход в Петропавловск и оставил ее дома, во внимание принято не было. Предупреждать надо. Он тоже был наказан, несмотря на то, что доктор, а скорее всего, именно за это.
Каждый экипаж у нас в бригаде имел свое «железо» – подводную лодку. И лишь один, элитный, имел только казарму. Назывался он резервным, но выполнял отнюдь не резервные задачи. Он работал с наукой. Экипаж по команде сверху вылетал в любую военно-морскую базу Союза, принимал лодку, и уходил месяцев на пять-семь-девять вместе с научно-исследовательским судном в океан. Чем они там занимались, пусть так и останется для вас, как и для нас, тайной. Мы стреляли торпедами, ставили мины, сдавали курсовые задачи и мучились на учениях, а элитными были они. Помимо зарплаты, они получали боны – такой заменитель валюты. Боны шли один к десяти, и на них в спецмагазинах «Альбатрос» (типа «Березки»), можно было купить массу иностранных вещей. Политотдел и штаб обязательно посылали с экипажем своих представителей или представителя. Во-первых, экипаж под присмотром, во-вторых, кому же боны помешают.