непальского профессора.
Я мог полчаса распинаться перед ними, объясняя ситуацию с помощью одного из
младших врачей, однако в конце концов приходилось уступать вежливым, но
крайне разочарованным пациентам, настаивающим, чтобы их принял именно
Дев. С другой стороны, кое-кого мое мнение в итоге все-таки устраивало.
А тем временем в соседнем кабинете Дев вел прием в ускоренном темпе. Все
пациенты стремились попасть к нему, и он изо всех сил старался побеседовать с
каждым из них. В его кабинете было полно младших врачей, регистраторов и
родственников: все они стояли, окружив сидящего в центре пациента. Тот, в свою
очередь, напоминал короля, окруженного свитой и просителями.
Дверь между нашими кабинетами была открыта, и я слышал, как Дев по-
непальски умасливает, уговаривает, успокаивает или убеждает пациентов в
зависимости от их социального класса и уровня образования. К нему приходили
все подряд – от беднейших крестьян из горных деревушек до учителей и
политических деятелей.
– Сколько пациентов обращается с проблемами, имеющими отношение к
нейрохирургии? – спросил я его.
– Одна целая шесть десятых процента, – последовал ответ.
– Другие врачи направляют сюда своих пациентов?
– Нет, у них там свои связи, и все меня ненавидят. Они стараются направлять
пациентов к кому-нибудь другому, но те все равно приходят ко мне.
Мой первый приемный день закончился. Когда я вышел из амбулаторного
отделения, меня остановил незнакомый мужчина.
– Я отец девочки, – сказал он на довольно сносном английском. – Спасибо вам,
сэр, огромное вам спасибо. – Он сложил ладони у груди в традиционном
непальском жесте.
Видимо, Дев сообщил ему, что я участвовал в операции. Я улыбнулся – надеюсь,
не слишком грустно:
– У моего сына была опухоль мозга. Я знаю, каково вам.
Он снова рассыпался в благодарностях, а я, кивнув ему в знак сочувствия,
отправился в офис, чтобы дождаться Дева, который должен был отвезти меня
домой.
* * *
Я никогда не любил плавать. Меня научили плавать в школе – в речке с мутной
водой, протекавшей рядом с футбольным полем. Мне было восемь. На пояс мне
надели ремень, а его, в свою очередь, привязали к деревянной мачте, которую
один из учителей держал, словно тяжелую удочку. Меня трясло от страха, когда я
спускался по скользкой деревянной лестнице, что была прикреплена к плавучей
пристани. Через дощатый настил пристани я видел у себя над головой ботинки
учителя. Наполовину погрузившись в темную воду, я держался за лестницу, а
потом учитель с помощью палки начал дергать за веревку. Я барахтался в воде,
как пойманная на крючок рыба. Все, чего от нас добивались, – чтобы мы