— Хотел бы я обрадовать Вас, царь, добрыми вестями, — вздохнул Захария, — но добрые вести идут мимо Вас, а плохие, как тень, следуют за Вами. Видно, кому что суждено от рождения, то и идет за ним до самой смерти.
— Привык я ко всему плохому, и душа моя как бы окаменела от несчастья. Скажи мне, видел ли ты царицу? Что она тебе поведала?
— По повелению царицы я и явился к Вам. Душа ее объята скорбью. Превыше всего она ставит тишину и мир в стране, а теперь нет ни одного дома, где было бы спокойствие. Как в улье не может быть двух маток, так и в государстве не могут править два царя, раздельно друг от друга.
— Не моя вина в этом, — быстро ответил Юрий.
Приход Захария вообще не предвещал ему ничего доброго, а его слова заключали в себе ясный намек на то, что царица больше не хотела терпеть двоевластия в стране и послала к нему своего главнокомандующего, чтобы приготовить его к новому серьезному испытанию. А это испытание, по мнению Юрия, могло относиться только к его пребыванию в Иверии, к отношениям, установившимся между ним и царицей. Сердце у него замерло, почти перестало биться, и он тяжело вздохнул.
— Говори правду, Захария! С чем ты пришел ко мне? — быстро сказал он.
— Я пришел за Вами, царь. Вам надо явиться к царице, — коротко ответил Захария и опустил голову, чтобы не видеть лица Юрия.
Юрий сильно побледнел, услышав это неожиданное приглашение, встал, покачнулся, потом справился с собой и с таким чувством, как будто его вели на казнь, направился к двери.
— Идем, Захария, мы вместе с тобой смотрели смерти в глаза и не устрашились. Убоимся ли теперь своей судьбы?!
— Не печальтесь, царь! Идите смело! Ваш верный слуга будет с Вами, — утешил его Захария. — Уповайте на милость царицы!
Они вышли из помещения, сели на коней и помчались в Исани. Юрий больше не сомневался, что впереди его ждала печальная весть об удалении из Иверии. Случилось как раз то, чего он сильней всего боялся: разлука с царицей и отъезд на чужбину.
Тамара приняла их в том же зале, где они были у нее перед походом на Карс, строгая, величественная и печальная. Она приготовилась к мучительному объяснению с Юрием и заранее хотела дать ему понять, что сейчас не время для жалоб и любовных излияний.
Но Юрий вошел совсем иной, чем ожидала Тамара. Она смотрела на него с изумлением, не веря, что это тот самый Юрий, с которым она совсем недавно венчалась в Сионском соборе и с которым она виделась здесь в их последнее свидание. Это был не прежний, порывистый, жизнерадостный, с прекрасным светлым лицом русский князь, каким он приехал в Иверию, а глубоко изможденный, страдающий человек, подавленный тяжелым горем, для которого, казалось, навсегда были закрыты все радости жизни. Необычайно тихо он приблизился к царице, преклонил пред нею колено и низко-низко опустил голову. Он не произнес ни одного слова, не жаловался, не рыдал и не просил у нее пощады. Его молчаливая покорность, сдержанность, проникнутая беспредельным горем и отчаянием, мгновенно изменили все настроение царицы и сразу разрушили преграду, мешавшую ей всегда приблизиться к Юрию. Ею снова овладела безмерная жалость, соединенная с горьким сознанием своей вины перед ним; она не могла без содрогания смотреть на его склоненную фигуру, чувствуя, как его горе пронизывает ей душу, тяжелым гнетом ложится на ее жизнь.