Я направился к дыре в заборе, через которую столько раз лазил туда и сюда в последние дни, и вдруг почувствовал, что за мной наблюдают. Огляделся — никого. Хорошо бы только не встретить соседа Лаутербаха, он при первой нашей встрече после стольких лет рассмеялся мне в лицо, услышав, что я — Филипп Петерсен.
Я нагнулся, осторожно пролез в дыру, выпрямился. Посмотрел на дорогу. Пойду вперед до главной улицы, а там остановлю такси. Сделал несколько шагов, глубоко вдохнул аромат старых лип и опять почувствовал, что за мной наблюдают. Опять остановился и огляделся, на сей раз повнимательней. Подумал было, что все-таки ошибся, и вдруг — вот она! Приметная пятнистая кошка сидела на обочине дороги и пристально наблюдала за мной. Инстинктивно я присел на корточки и протянул руку, чтобы ее погладить. Но кошка, чуть поколебавшись, все-таки не подошла, а робко двинулась в сторону от меня, вдоль забора. Я попробовал к ней приглядеться, но на расстоянии не мог различить, кто это — Шнапс с одним слепым глазом и рыжеватыми пятнами, или же Шницель — с двумя здоровыми глазами и коричневатыми пятнами.
Отвернувшись, я продолжил путь. Поздоровался с рыжеволосой девушкой, та шла мне навстречу, возвращаясь, наверное, с какой-то вечеринки.
— Вас преследуют! — сказала девушка, нет, почти девочка, и рассмеялась.
Взглянув туда, куда смотрела она, я понял, что кошка идет следом за мной.
— Раньше они всегда бегали вдвоем, — сообщила девушка. — Наверное, они из одного помета, во всяком случае — они были очень похожи друг на друга. Но вторую в прошлом году задавила машина.
Я ничего не ответил, только смотрел на нее, потому что вдруг понял, что мы знакомы и вместе когда-то придумали клички этим кошкам. А девушка лишь пожала плечами и пошла своей дорогой.
Присев на корточки у обочины, я дожидался, пока кошка, наконец, отважится ко мне приблизиться.
— Эй, Шнапс, — сказал я, когда она подошла совсем близко, и я сумел погладить ее рыжеватую пеструю шерстку. — Очень жаль, что так получилось со Шницелем.
Кошка ластилась к моим ногам, каталась передо мной пузом кверху по асфальту, позволяя себя гладить, сколько хочешь, потом перевернулась и опять стала ластиться к ногам. Так, как будто приветствовала своего старого друга.
Что-то изменилось, я почувствовала это сразу, едва открыла глаза, прошло однако несколько секунд, прежде чем я сообразила, что же это: холод в костях, неизменно сопровождавший меня все последние дни, ушел. Другими красками засветился мир, словно, наконец, сняли фильтр, какой все это время был наложен на мои глаза. Я нахмурилась, когда через откинутое окно услышала голоса из сада.