Самозванец сейчас в комнате для гостей. После унизительного столкновения с незнакомым водителем он, не сказав ни слова, вернулся в дом. Потом обратился ко мне, доложил, что идет спать и мне настоятельно рекомендует сделать то же самое. В заключение ушел к себе в комнату и больше не показывался. Но он не спал. Я слышала его, прямо над головой. Слышала шаги, под которыми скрипели половицы. Он ходил из угла в угол. Похоже, этому нахалу тоже не спалось.
Что ему от меня надо? Как объяснить искры гнева в его глазах, когда он на меня смотрит? Я провела рукой по лицу. Осталась ли во мне еще хоть капля здравомыслия?
А что если дело совсем в другом? В беседе с Барбарой Петри я ведь сама, особо даже не задумываясь, высказала одно предположение: Филипп человек весьма состоятельный. И естественно, сей факт навлекает мошенников на коварные мысли.
Вдруг в моей голове мелькнул фрагмент разговора, совсем недавно состоявшегося у меня с Иоганном. Тот уже в который раз собирался поговорить со мной о деньгах, но я опять перевела стрелки. Заработка моего, довольно приличного, нам с Лео вполне хватало, мне не приходилось платить за квартиру, мы жили в этом огромном, честно сказать, для нас двоих даже слишком огромном доме с чудесным садом. У меня есть все, что нужно. Состояние Филиппа мне ни к чему. И я ни за что не допущу публичного заявления о смерти мужа, я не намерена предпринимать ничего такого в надежде подобраться к его деньгам.
— Дело не в том, хочешь ты того или нет, — сказал тогда Иоганн. — А в том, что это твои деньги. Ты не только жена Филиппа, ты — его наследница. Не важно, приятно тебе или нет, но ты очень, очень богатая женщина. И уберечь тебя и твои деньги — наш долг. Хотя бы ради Лео. Позволь официально объявить о смерти твоего мужа.
Всегда, когда речь заходила об этом, я пыталась сменить тему, но Иоганн оставался непреклонен.
— Не понимаю, почему ты упрямо не желаешь признавать этот факт, — недоумевал он. — Ты можешь по-хорошему распорядиться деньгами Филиппа. Можешь помогать людям, если тебе так хочется.
— Филипп не умер, — неизменно отвечала я. — Значит, я не его наследница.
Филипп не умер, сказала я себе и сегодня. Он только пропал без вести. Я примеривалась к этой мысли как примеривают сшитый на заказ пиджак, который долго не носили, присматривалась, насколько комфортно я себя ощущаю с этой мыслью. На протяжении семи лет я как молитву твердила: Филипп не умер. Филипп жив. Но теперь явился этот самозванец, рыскает волком и выдает себя за моего мужа — и вдруг от всей моей уверенности не осталось и следа.