.
Это может быть невероятно пугающе, даже в этом городе.
Ее выражение лица давало понять, что она очень привыкла к подобному.
Но я переводила взгляд со своего ждущего босса на красивую Кристину, и думала, что я целовала более известные губы, чем ее.
Я пожала плечами и вернулась к своему телефону. Я вбила в поисковике «лобатомия». Автоисправление. Получается, вы не можете произнести «лоботомия» без ooo.
— Изабел.
Я не подняла взгляд.
— Леггинсы Артемиды в темно-сером цветк похожи на эти.
Когда никто не сдвинулся с места, я мягко подняла руку и указала ею в направлении коллекции Артемиды.
Пятнадцать минут спустя Кристина купила два танк-топа, пояс из сизаля и две пары леггинсов Артемиды, все вместе это стоило немного меньше тонзиллэктомии>[5].
После того, как она ушла, Сьерра сказала мне:
— Ты такая сучка, — и шлепнула меня по заднице.
Мне действительно не нравилось, кода люди прикасались ко мне.
Я поднялась со своего диванчика и повернулась к ней спиной.
— Я собираюсь недолго побыть рядом с орхидеями.
— Ты заслужила это.
То, что я заслужила, было трофеем за полную незаинтересованность. Как будто потребовалась вся моя энергия, чтобы выражать откровенное безразличие.
Когда я открыла шторку в кладовку, то услышала, как входная дверь снова открылась. Если это была Кристина, вернувшаяся, чтобы во второй раз попробовать заполучить мои леггинсы, я была бы вынуждена повысить голос, что мне не нравилось.
Но голос, доносившийся из магазина, принадлежал не Кристине.
Вместо этого я услышала, как знакомый мне голос произнес:
— Нет, нет, я ищу кое-что очень особенное. О, подождите, я только что увидел это.
Я обернулась.
Коул Сен-Клер лениво улыбнулся мне.
Глава 3
ИЗАБЕЛ•
Я произнесла «черт» уже столько раз, что это фактически причиняло боль.
Было невозможно принять реальность происходящего. Во-первых потому, что Коул Сен-Клер был схож с Кристиной в том, что в большинстве случаев представлялся известным и нереальным, и не присутствующим здесь и сейчас. Было некое разногласие между ним и его окружением, как будто он плавно и красиво проектировался издалека.
И во-вторых, Коул был волком.
Я не знала, была рада или напугана, увидев его. Я видела его лежащим на полу с иглой в руке; я была свидетелем его превращения в волка прямо передо мной; я помню его просьбу помочь ему умереть.
И в-третьих, он видел меня плачущей. Не уверена, что могу жить с этим.
Почему ты здесь? Ради меня?
— Хей, — сказал он. Он все еще улыбался мне той слабой, беспечной улыбкой. У него была лучшая улыбка в мире, и много людей говорили ему об этом. Осознание того факта, что его улыбка прекрасна, должно было бы уменьшить его мужественность, но привычное высокомерие было частью его славы.