– Вы превратите их в рабов, – в ужасе проговорил Ваксиллиум.
Дядя взял у него испорченную монету и положил на стоявшую рядом конторку:
– Эта монета – ошибка. Недоразумение. Теперь она стоит больше тысячи таких же монет, вместе взятых. Ценность создана там, где не было ничего. Я возьму бедняков этого города и сделаю с ними то же самое. Как я и сказал – это революция.
Ваксиллиуму сделалось дурно.
– Монету оставь себе, – добавил дядя Эдварн, вставая. – Хочу, чтобы она была тебе напоминанием. Подарком, который…
Племянник схватил монету с конторки и выбежал в открытую дверь.
– Ваксиллиум! – крикнул ему вслед дядя.
Банк был похож на лабиринт, но Ваксиллиум нашел дорогу. Он ворвался в маленькую комнату, где бедняк выслушивал наставления банковского работника, оформляющего ссуду. Трудяга поднял глаза от стопки бумаг; скорее всего, он был почти неграмотным. Толком не понимал, что подписывает.
Ваксиллиум положил монету на стол перед ним:
– Эту бракованную монету жаждут заполучить все коллекционеры. Возьмите ее, продайте в лавке диковинок – не соглашайтесь дешевле, чем за две тысячи! – и на полученные деньги вывезите семью из трущоб. Не подписывайте эти бумаги. Они превратятся в ярмо на вашей шее.
Прервав историю, которую рассказывал по дороге на вечеринку, Вакс поднял к глазам монету.
– Ну и что сделал твой дядя? – спросила сидевшая напротив Стернс.
– Побагровел от ярости, разумеется. Рабочий подписал бумаги – не поверил, что я действительно отдал ему нечто столь ценное. Пришел дядя, наплел ему с три короба и получил свои документы.
Вакс перевернул монету и вгляделся в отчеканенное на аверсе изображение лорда Рожденного Туманом.
– Рабочий – звали его Джендель – покончил с собой, спрыгнув с моста, через восемь лет. Его сыновья все еще перед банком в долгу, хотя Дом Ладриан больше не владеет пакетом акций Первого Центрального; дядя превратил его в наличность, прежде чем выпотрошить семейный бюджет и разыграть свою смерть.
– Мне жаль, – тихонько проговорила Стернс.
– Отчасти из-за этого я и сбежал. И еще из-за того, что произошло в Поселке, конечно. Я сказал себе, что отправляюсь на поиски приключений, – я и не собирался превращаться в законника. Думаю, где-то в глубине души я понимал, что ничего не смогу изменить в Эленделе. Город слишком велик, а люди в костюмах – слишком коварны. В Дикоземье даже один человек с пистолетом что-то значит. Здесь же в нем трудно увидеть нечто большее, чем пережиток уходящей эпохи.
Стернс поджала губы, явно не зная, что сказать. Вакс ее не винил. Он часто размышлял о случившемся в банке и по-прежнему не мог представить, что еще мог сделать – если вообще мог сделать хоть что-то.