Но никаких послаблений допускать было нельзя. В лучшем случае это нарушит порядок, а племя, где нарушается порядок, уже не племя. Улдин вытащил из-под седла палочку с зарубками, обозначавшими величину его стад, и сделал вид, будто внимательно ее рассматривает.
Не так уж мало. Но не так уж и много. Он был не старейшиной рода, а всего лишь главой семьи. Столько-то младших сыновей и им подобных, а также их люди поклялись ему в верности. Еще ему принадлежали его собственные дети, жены, наложницы, наемники, рабы, лошади, скот, овцы, собаки, повозки, всякое снаряжение и награбленная добыча.
Добыча! Его доля, пока гунны расправлялись с аланами к востоку от реки Дон, была невелика. Ведь в те дни он был еще юнцом и только изучал искусство войны. Разграбление остготских земель принесло ему кое-какое богатство. Ну а теперь, когда вокруг такие пастбища, надо обменять серебро и шелк на скот — пусть естественный прирост приносит ему единственное надежное богатство.
Но его взгляд обратился на запад. За этой всхолмленной равниной, как он слышал, лежали горы, а за горами жили римляне, которые, говорят, свои улицы мостят золотом. Там человек может завоевать себе владения, по величине не уступающие владениям предков, так чтобы люди и тысячу лет спустя трепетали при звуке его имени.
Нет, до того времени Улдину не дожить. Гунны предпримут новые завоевания, только когда число их станет слишком большим. Конечно, совсем без битв умение воевать позабудется и племена станут легкой добычей врагов. Вот почему вестготов и их соседей они будут часто тревожить набегами, которые принесут двойную пользу.
«Погоди! — сказал он себе. — Почитай духов и предков, будь верен главе рода и выполняй его волю, как требуешь от домашних, чтобы они выполняли твою волю, мудро веди свои дела. А тогда, кто знает, чего ты не достигнешь?»
И смерч засосал его.
Опять Эрисса решила подняться на вершину совсем одна.
Она не знала, почему ее влечет туда. Шепот Богини? Или же если это слишком дерзкая мысль, то некий дух? Однако ни разу во время таких паломничеств ее не посещали видения. И может быть, это лишь желание побыть наедине с луной, с солнцем, звездами, ветрами, расстояниями и памятью. В такие дни дом, Дагон и даже — да, даже ее леса и луга, даже сладкая тирания ее детей превращались в тяжкие цепи рабства, которые необходимо было сбросить. Такой безжалостной казалась гнавшая ее сила, что она редко сомневалась в ее божественности. Да-да, конечно, это обряд очищения, и она должна снова и снова повторять его, пока не станет достойной воссоединения, обещанного ей двадцать четыре года назад.