И он ушел, ретируясь задом, прижав руки к груди и низко кланяясь.
— Послушай, Яша, — сказал Алексей, когда бритоголовый отошел. — Я сейчас назначен главным врачом крупной больницы. Нам нужен электрик. И слесарь-механик нам тоже нужен. Короче, нам нужен такой человек, как ты. Я тебе оставлю адрес, если надумаешь…
Он полез в карман за блокнотом и уже собирался было писать, но Стельмах положил свою ладонь на его руку.
— Одну минуточку, Алексей Платонович: мне надо поговорить с хозяином… Между прочим, порядочная сволочь.
Он ушел в соседнюю комнату и вскоре вернулся в шапке-ушанке и короткой солдатской шинели, затягивая на ходу ремень. Потом захватил баян и подошел к Алексею.
— Когда поезд?
Алексей посмотрел на часы.
— Через полтора часа.
— Этого хватит, чтобы собраться.
— Очень хорошо, — сказал Корепанов. — Вдвоем в пути — всегда веселее.
Когда Алексей вернулся из Киева, города было не узнать. Его припорошило снегом, и потому все — и дома, и деревья, и скверики — все, все выглядело как-то по-иному — чище, торжественней. Даже развалины и те не бросались в глаза.
Алексей устроил Стельмаха в гостинице и, заскочив в здравотдел, направился в больницу.
Ульян Денисович представил ему завхоза, коренастого человека в добротном чуть повыше колен полушубке и смушковой шапке. Голова его и формой своей, и кирпично-красным цветом лица напоминала большую луковицу. Вот почему Алексей не смог удержаться от улыбки, когда завхоз протянул ему свою короткую с толстыми пальцами руку и отрекомендовался смешным, срывающимся на фальцет голосом:
— Цыбуля.
— Тот самый знаменитый Гервасий Саввич? — спросил Коваля Корепанов.
— Тот самый, — подтвердил Ульян Денисович.
Цыбуля посмотрел на Корепанова, откашлялся и спросил, обращаясь не то к новому начальнику, не то к Ульяну Денисовичу:
— Значит, опять собрание собирать будем, чи как?
Алексей сказал, что хочет сначала посмотреть больницу. Ульян Денисович глянул на часы, замялся: у него сейчас прием в поликлинике, так что…
— А мне все Гервасий Саввич покажет, — сказал Корепанов. — Меня прежде всего хозяйство интересует. А ведь по хозяйству он главный? Не так ли?
— Именно так! — сказал Ульян Денисович.
Цыбуля удовлетворенно потер свой гладко выбритый подбородок и расплылся в довольной улыбке.
Больница была велика. Ее корпуса занимали целый квартал. Говорили, что у немцев тут размещалось более двух тысяч раненых, а сейчас работает всего три отделения общей сложностью на сто коек — инфекционное, куда госпитализировали преимущественно тифозных, туберкулезное, где больше умирали, чем выздоравливали, и небольшое кожно-венерическое.