Несколько зданий, расположенных в глубине двора, были взорваны и превращены в груды щебня. Северный двухэтажный флигель стоял полуразрушенный. Остались только стены, лестницы да балки от потолочных перекрытий — ни крыши, ни оконных переплетов, ни полов…
Они пошли смотреть отделения.
В инфекционном и туберкулезном было чисто и тихо.
В кожно-венерическом тоже было чисто, но шумно. Группа парней сидела в коридоре у столика и «резалась в козла».
— Почему так громко? — спросил Корепанов.
— Греемся, — ответил крепкий чернобровый парень в распахнутом — поверх гимнастерки — больничном халате и ухарски сбитой набекрень шапке-ушанке.
Он покосился на Корепанова озорными глазами, потом отвернулся, как ни в чем не бывало выбрал нужную кость и громко стукнул ею по столу.
Гервасий Саввич кивнул на него и сказал:
— Это Никишин. Бузотер.
Никишин сверкнул в его сторону глазами, подождал, пока все поставили кости, потом опять изо всей силы ударил своей по столу.
— А может быть, вы все же прекратите? — спросил Корепанов.
— А вы кто такой будете? — вызывающе посмотрел на него Никишин. — Новый начальник?
— Да, — спокойно ответил Корепанов. — Главный врач.
— Встать! — вдруг, скомандовал Никишин, обращаясь к игрокам, и сам первый вскочил. Принялся оправлять халат. Остальные тоже встали. Особенно резко поднялся тот, что сидел рядом, — плоскогрудый, с франтоватыми усиками на остром лице.
— Вот вас мне и нужно, — сказал Никишин, обращаясь к Алексею, и шагнул ближе. — Имею жалобу.
— Что ж, выкладывайте!.. — улыбнулся Корепанов. Этот парень ему понравился: было в нем что-то лихое, бесшабашное, фронтовое. Над левым карманом гимнастерки красовались три медали. Одна — «За партизанскую славу».
— В палате холодно, товарищ начальник, — громко заявил Никишин.
— Почему холодно? — обернулся Корепанов к завхозу.
Цыбуля крутнул головой и улыбнулся.
— Угля отпускаем по норме, — сказал он. — Десять кило на печку. Так разве ж это уголь? Только и того, что называется уголь. Девки его в печь, а он сквозь колосники — в поддувало.
— Дров надо больше, — сказал Корепанов.
— С дровами и так не дотянем до весны.
— Вы слышите? — повернулся Алексей к парню, который все еще стоял навытяжку. — Уголь плохой, дров мало. Потому и холодно.
— Тогда прикажите мне второе одеяло выдать. Оно у меня хуже других… Дембицкий! Мое одеяло!
Парень с усиками кошкой метнулся в палату и сразу же выскочил оттуда с одеялом в руках, демонстративно развернул его перед Корепановым.
— Разве это одеяло? — спросил Никишин. — Решето!
— Ох, Никишин!.. Ну и Никишин, — крутил головой Цыбуля.